– Не твоего ума дело. Дашь зелья или нет? – не унимался Матвей.

– Нет. Да и не действует оно на невенчанных, – старуха отвернулась к печке, делая вид, что не хочет больше разговаривать с Твердышевым. Матвей стремительно приблизился к старухе и, остановившись от нее в двух шагах, прохрипел в ее сгорбленную спину:

– Ты, бабка, лучше по-хорошему помоги. Я ведь и на крайность пойти могу…

Медленно подняв голову, старуха вновь оглядела мужчину, который властно и угрожающе сверкал глазами.

– И что пристал, окаянный?! – возмутилась она. – Вижу, бес в тебе сидит и покоя не дает. – Немого помолчав, она уже тише объяснила: – Ты пойми, упертый, если насильно ту девку привяжешь заговорами и травами, это не любовь будет, а насилие над волей ее. Тогда ее бесы принуждать станут. И не любовь то будет, а зависимость больная. Понял, что ли?

– Что за жуть говоришь, старуха? – вспылил Матвей.

– Правду говорю. Совет тебе дам. Ты лучше подарок ей какой сделай. А сам ласковым и настойчивым будь, может быть, девка и сдастся на твою милость.

– И что, думаешь, поможет?

– А кто знает, – пожала плечами старуха и как-то хмуро улыбнулась. – Ежели хочешь, чтобы она полюбила тебя, то постараться нужно. А там всякое может случиться.

День Вареньки прошел в терзаниях. Мысль о том, что надо немедленно уезжать, точила ее каждую минуту. Измаявшись, она хотела сразу после обеда сходить к Тоболевым и передать через Степаниду Ивановну послание Василию. Но, вспомнив, что Тоболева недолюбливает ее, Варя решила зайти к ним вечером, когда урядник вернется с завода, и сама поговорить с ним.

Уже под вечер, переделав кучу дел по дому, девушка, желая забыться, сидела в гостиной вместе с Машей и пыталась на небольшом столике выкроить простую юбку. Машенька расположилась на стуле напротив нее и вышивала, а Танюша играла на дворе.

Твердышев необычно рано вернулся, около шести, и, едва войдя в комнату, заметил только Варю, сидящую за столиком к нему спиной. Маши от дверей не было видно, и Матвей решил, что дочка в своей спальне. Осторожно ступая, он незаметно приблизился к девушке и нежно провел ладонью по ее спине сверху вниз.

– Устала, лебедушка? – ласково проворковал он. Проворно наклонившись, он прильнул губами к ее коже за ушком.

Варя, не услышавшая его шагов, замерла и вытянулась, как натянутая тетива. Ее взгляд метнулся на Машу, которая, стиснув в ручках вышивание, ошарашенным взором смотрела в их сторону. Дернувшись, девушка со всей силы ткнула локтем Твердышева в бок.

Мужчина, подняв глаза, увидел дикий взгляд дочери, которая сидела напротив и, не моргая, смотрела на них. Побледнев, Матвей мгновенно отстранился от Вари и выпрямился. Поняв, что по недоразумению не заметил Машу, которая была в гостиной, он ощутил гадкое чувство в душе, ибо не хотел, чтобы девочка видела, как он целует Варю. Тут же придумав, как выкрутиться из щекотливой ситуации, он ласково обратился к Маше:

– Дочка, я тебе из города гостинцы привез и мамке тоже.

Однако Машенька, отбросив вышивание на стул, быстро вскочила на ножки и вихрем выбежала в сени. Варя, не поворачиваясь к Твердышеву, холодно отчеканила:

– Хоть бы при детях вели себя пристойно!

– Да не заметил я ее, – недовольно буркнул Матвей. – Если бы видел, не стал бы ластиться к тебе, ягодка, – его рука вновь прошлась по спине Вареньки вниз и с силой сжала верх ее ягодиц.

Возмутившись, она с силой ударила его по ласкающей руке и вскочила на ноги.

– Я вам в который раз повторяю, чтобы вы не смели приближаться ко мне! – воскликнула в запале Варя, устремив на него негодующий взгляд золотых глаз.

Ей все еще было непривычно видеть его без бороды и усов, и она невольно рассматривала его лицо изучающим негодующим взором. Молодое, суровое, волевое лицо Твердышева с рельефными скулами, высоким лбом, прямым носом и красиво очерченным подбородком вновь, как и накануне, показалось ей приятным. Но лишь на миг. В следующее мгновение память воскресила все прошлые домогательства мужчины, его насилие, жестокости – и девушка тут же нахмурилась.

– А вчера ночью вы другой были, – сказал он проникновенно.

Но эта фраза вызвала у Вари лишь болезненную реакцию, и она выдохнула:

– Я пьяна была! Теперь понимаю, что вы специально меня опоили, чтобы вновь к гнусности принудить!

– Да уж прям, – мрачно ответил Твердышев, выпрямляясь во весь рост и закидывая руки за спину, чтобы девушка не заметила, как они дрожат от страстного напряжения. – Наверное, по принуждению вы, Варвара Дмитриевна, гладили мои плечи вчера и нежно ластились ко мне?

– Неужели так трудно понять, что вы мне противны! – прошипела она, заводясь все сильнее.

Похоже, этот наглец хотел выставить все так, будто это она соблазнила его. После ее обидных слов Матвей сжал до боли кулак, а в его глазах появился недобрый огонек. Помрачнев, он сглотнул нервный комок в горле.

– Я лишь хотел уведомить вас, Варвара Дмитриевна, – произнес он изменившимся ледяным тоном, обжигая ее зеленым взором. – Что Олсуфьев переведен из камеры обратно на работу в литейный цех, как я и обещал за вашу благосклонность. Ведь вчера вы с лихвой заплатили за это.

Выплюнув оскорбление, он медленно прошествовал к умывальнику и начал намыливать руки. Варенька открыла уже рот и, нервно глядя на его широкую спину, начала подбирать слова, чтобы достойно ответить этому наглецу. Но вошла Маша. Девочка подозрительно взглянула на них, быстро выпила воды и вновь выбежала на улицу. Варя же, ощущая себя падшей, оскверненной и продажной, именно той женщиной, которых в Петербурге называли кокотками, нервно отошла обратно к шитью. Она уже взяла в руки иголку, как услышала за спиной невозмутимый голос Матвея:

– Что ж, и даже супу мне не нальете?

Варенька напряглась и, поняв, что он решил сменить тему разговора, вновь отложила выкройку и направилась к печке. Твердышев сел за стол и сделал непроницаемое лицо. Без промедления налив миску супа, Варя подошла к нему и поставила еду перед ним. Она хотела уже отойти, но мужчина ловко поймал ее за запястье рукой и, притянув к себе ближе, тихо вымолвил:

– Хотите Алексея Ивановича увидеть?

Она замерла, перестав вырывать руку из его сильной ладони. Да, она очень сильно хотела увидеть на прощанье Олсуфьева, а затем навсегда покинуть этот поселок, теперь отчетливо понимая, что более жить здесь невозможно.

– Вы прекрасно знаете, что хочу, – так же глухо ответила девушка. Он поднял лицо, и темнота его горящего поглощающего взора смутила ее.

– Сегодня ночью, когда все спать лягут, приходите к реке. Туда, где заброшенная церковь стоит. Ждать вас там буду. Только ты должна сама прийти. Покладистой и ласковой быть, – продолжал он свою гнусную речь. – Поняла меня, ягодка?

Его наглую речь прервала ее звонкая пощечина. Матвей жестко схватил занесенную руку Вареньки и до боли сжал ее запястье, ощущая, как горит его щека от ее ладошки.