Н. никогда не объяснялся с женщинами, даже с Бульдожкой обошлось без словесных разборок. Ему дали понять, что он в доме лишний, и подготовили всю церемонию развода. Ему осталось только ходить, куда вели, и подписываться, где показывали. Н. вообще никогда и ни с кем не объяснялся, если на него повышали голос – исчезал.

Но сейчас хозяин требовал от него победы в словесном поединке. Чем ее одержать, было совершенно непонятно.

– Твоя? – спросил Руслан, сверившись с распечаткой.

Соледад входила в фойе, высомерно держа голову, светлые волосы лежали гладко, округлой жесткой шапочкой, и отражали искусственный свет высоких плафонов. Следом шел представительный мужчина с неприятным лицом. Где-то Н. этого мужчину уже видел…

Соледад была сейчас вовсе не так красива, как в баре на бардовском фестивале или новогодней ночью в лесу. Она вообще казалась чужой женщиной. Ее можно было узнать – и только.

Н. не знал, что ее лицо может быть таким неподвижным, серым и неподвижным, как королевское на старой и тусклой серебряной монете. Он вспомнил белую пыль, слетевшую с пальцев ночью, когда тело Соледад стало нежным под его руками, и удивленно подумал: неужто это было серебро, неподходящий вроде металл для подкожных доспехов.

– Ну, иди уж, разбирайся, – приказал хозяин. И вытолкнул Н. навстречу Соледад.

Соледад едва не налетела на него и застыла на месте. Она так пристально уставилась на своего странного любовника, что Н. даже сделал шаг назад. Но взгляд, который соединил бы их и, как проводок, перенес по себе слова, которым тут звучать не положено, возник, натянулся стрункой, только что не сделался виден окружающим.

– Ты зачем сюда явился? Чего тебе от меня нужно? – спросили строгие глаза.

– Я волновался. Я не знал, почему ты вдруг замолчала, – ответили глаза виноватые.

– Не твое дело. Пропусти.

– Я люблю тебя.

– Пропусти.

– Я люблю тебя, – произнес Н. вслух и сам удивился – как отчетливо получилось.

Мужчину, сопровождавшего Соледад, от этих слов передернуло. Он встал с ней рядом, готовый к драке, но не той, когда машут кулаками. В конце концов, рядом с Н. тоже стояли двое, и уж Руслан был профессионалом, да и хозяин явно повоевал в веселые девяностые.

Н. смотрел на него и никак не мог вспомнить, откуда знаком этот взгляд, черный, бездонный, как будто в глаза мужчине дважды выстрелили, пробив два очень узких тоннеля в бесконечный мрак. Однако они встречались уже, встречались…

– У меня тут дела, подожди на улице, – велела наконец Соледад. Но металл в ее торопливом голосе отчетливо отливал ложью, ожидание могло затянуться навеки.

– Врет, – услышал Н. голос хозяина, хотя хозяин губ не размыкал. – Не пускай.

Н. понятия не имел, как можно ее не пустить. Она стояла перед ним, словно отлитая из стали, и сердце в непроницаемой грудной клетке было недосягаемо. Тонкие струны, вроде гитарных, прошили его – и вдруг Н. увидел, куда они тянутся. Они уходили, изогнувшись, в кончики пальцев мужчины, сопровождавшего Соледад.

Н. даже не заметил, насколько вдруг обострилось его зрение. Он видел то, чего не видел раньше, но сейчас это казалось совершенно естественным, словно он просто вспомнил, как это делается.

Что-то нужно было делать, рвать эти струны, уничтожать подкожный металл, который стал клеткой для умирающего сердца. Н. знал одно: умрет Соледад – умрет и он сам, без этой женщины ему не жить. Вытянуть металл он мог руками – кто-то, чье присутствие в своей жизни Н. только начал осознавать, дал ему понять это, когда из раны кровавым бугорком показалась смертельная пуля. Но для этого нужно прикоснуться.

Так неужели же она не вспомнит сейчас того поцелуя в новогоднем лесу, который, соединив их, создал новое существо, способное раздвинуть пространство и в обнимку выйти из зловещего древесного окружения на верный путь?

Н. протянул руки, он звал Соледад к себе этим движением так, как не смог бы позвать словами. Он и слов-то таких не знал, а мог повторить только три самых простых:

– Я люблю тебя.

Соледад смотрела на него пустыми глазами.

– Нас время поджимает, – сказал ей мужчина. – Не беспокойся, сейчас я его уберу.

– Вызови охранников, пусть его выведут, – посоветовала Соледад.

– Нет, тут охранники не помогут. Тут только я сам, – мужчина шагнул вперед, и взгляд его обрел железную тяжесть, ударив Н. в лицо так, что голова мотнулась. – Уходи. Нет у тебя власти над этой женщиной. И не будет.

Слова были странные. Но Н. знал: именно так должен говорить этот мужчина. Они определенно встречались. Когда-то – не давно, нет, время тут ни при чем… А вот встречались, возможно, встреча эта длится с сотворения мира по сей миг, только Н. почему-то не обращал внимания на присутствие мужчины…

– Я люблю ее, – сказал Н., как будто это могло заменить власть.

– Ей это не нужно, – мужчина повернулся к Соледад. – Мы тратим зря время. Скажи наконец, он или она, и пойдем в бар, займем места, чтобы все хорошо видеть.

Н. почувствовал опасность – как будто горсть железных опилок в него, обнаженного, что есть силы метнули.

Соледад была в опасности. Струны в ее сердце шевельнулись, сжались, врезались в плоть, но сама она этого не ощущала.

Н., не веря новому своему зрению, посмотрел по сторонам.

Каждый из тех, кто пробегал мимо по огромному фойе, нес в себе подкожный металл, у молодых это были тоненькие цепочки, у тех, кто постарше, чешуйки и пластинки. Этот металл явился глазам Н., как будто на людях не было ни одежды, ни кожи. У некоторых струнки подобрались к сердцу. А сжали сердце одной лишь Соледад.

Однажды он уже обратил металл в прах и стряхнул с пальцев. Но тогда он касался кожи, проникал сквозь кожу. Теперь прикосновение было невозможно. Однажды это уже было! Белесая пыль ссыпалась на пол, а на постели лежала освобожденная женщина! Неужели все дело в прикосновении?

– Я люблю тебя, – тихо сказал Н. так, как шептал той ночью, чтобы выманить из самого себя силу, способную справиться с подкожным металлом. И повторил эти слова в полнейшей тишине. Потому что людей вокруг, с их голосами и стуком каблуков, больше не было.

– Уйди, – произнес мужчина. – Тут тебе ничто не поможет. Я запрещаю тебе быть рядом с ней.

Запрет имел нешуточную силу – Н. ощутил ее.

– Я запрещаю тебе думать о ней, – добавил мужчина. И этим выдал уязвимое место в металлической броне – очевидно, мысль Н. имела какие-то опасные для мужчины свойства.

– Ты хочешь запретить мне любить? – подумав, уточнил Н.

– Да! – мужчина нехорошо улыбнулся. – Всею силою, за мной стоящей, я запрещаю тебе любить.

– Но я люблю ее.

– И это слово тут не имеет власти. Погоди…