– Это для гостей хозяина. Можете сворачиваться.

Людвиг с кряхтением поднимается и направляется к столу, за которым готовил. Он смачивает тряпку и начинает натирать его до блеска. Пест же встает у небольшого окна.

– Людвиг… – тихо зовет он напарника. Взгляд застыл на окне, за которым в ночи с неба падают капли. – Людвиг, ты помнишь, когда последний раз плакал?

– Чего? – не сразу доходит вопрос до юноши.

– Когда ты плакал в последний раз?

– Мужчины не плачут, – сухо отвечает Людвиг, продолжая натирать стол.

– Ну, да… не плачут… – порывы ветра периодически бросают на небольшое окошко капли дождя.

На пороге появляется все тот же прислужник-официант. Пиджак он держит в руке.

– Хозяин закрыл заведение. На сегодня все, – усталые ноги доставляют его к столу, руки кладут на выскобленное дерево стопку серебряных монет. Он обводит взглядом кухню и вздыхает. Ноги несут его к выходу, где он вешает на вешалку пиджак и надевает плащ с капюшоном. – У меня два дня вольных…

– Хорошо отдохнуть! – не глядя, бросает Людвиг.

– И вам, – отвечает официант, закрывая за собой дверь.

– Хорошо бы, но некогда…

В этот момент Пест отчетливо чествует дыхание смерти. То странное, неуловимое чувство прохлады и вечности, которое он почувствовал, познакомившись с ангелами смерти.

– Людвиг, мне твоя помощь нужна! – взгляд Песта застыл на закрывшейся двери.

– Чего? Прямо сейчас? – на лице Людвига появляется гримаса обреченности.

Пест переводит взгляд с двери на окно, за которым идет дождь.

– Да, прямо сейчас. Это очень важно…

Тренировочная комната

Тренировочная комната непривычно пуста. Два юных мага вынесли из нее все, что могло взлететь под действием урагана. Потолок сплошь покрыт затейливым витиеватым рисунком. Обыватели приняли бы этот узор за «Гостерскую роспись», но знающие сразу бы опознали руны магии воды, четко вплетенные в узор.

– Теперь-то, может, расскажешь, какого черта мы до рассвета рисуем эту дрянь на потолке?

Оба юноши стоят посередине комнаты. Пест откидывает кисть с длинной ручкой, которой он писал на потолке знаки воды. Усевшись на песок и вытянув ноги, он спрашивает:

– Людвиг, что тебе сниться? – юный воздушник не ответил. – Когда ты просыпаешься, у тебя кандалы на руках так исходят жаром, что я иногда боюсь, что твоя постель загорится.

– Какая тебе разница? Может, ответишь на мой вопрос? Ты постоянно отвечаешь вопросом на вопрос, – Людвиг сел рядом, поджав ноги и обхватив колени руками.

– Недавно я тоже боялся уснуть, – Пест повернул голову, а взгляд скользнул по суровой гримасе Людвига. Рука потянулась к его шее и, как только юноша прикоснулся, глаза воздушника закатились.

Пест начал рассказывать, кусками транслируя свои воспоминания и чувства прямо в разум Людвига.

– Я когда домой приехал, тут же принялся по селам ходить, метку свою раздавать, и не уследил, – Пест умолк, взгляд, упертый в пол, начал мутнеть, словно он что-то видел вдалеке. – Когда почуял – отца мертвым нашел. Вои с Ультака-града к нам зашли и резать принялись всех, кто под руку попадался. А я не успел. Бою мажескому третьего рангу выучился, артефактному делу ученый, и огнем паленый и в воде топленый, сколько раз меня Ратмир резал… А отца не уберег, мужики села родного полегли, род без главы остался, а я ничего сделать не смог.

Пест поджал губы и замолчал, убрав руку от воздушника.

– Мстил? – слышится от Людвига. Тот, от такой демонстрации сидел пришибленный.

– Нет, – Пест нервно хохотнул и сквозь зубы начал говорить. – Зубом скрипел, злобой исходил, крови хотел, за отца, за мужиков села нашего, за детей и баб, что порубили, а кровь не пролил чужую. Нельзя мне.

– Что нельзя?

– Жизни мне отбирать нельзя, или смерть за мной придет. Это рок мой, мое проклятье за силу ведовскую, – юный ведун с усмешкой вздохнул, добавив. – Вот тебе и маг боевой…

– А как же…

Пест снова прикоснулся к Людвигу и продолжил рассказ.

– На нас воины из града потом пришли. Две сотни, все в латах одинаковых, воевать обученные. Я тогда предков на бой звал, по соседним селам клич кинули, сотню воев обученных собрали, да толку? Я свою кровь тогда лить решил за воев наших. Ворожбу творил с иглой, что из рога единорожьего, чтобы каждая рана не на вое нашем была, а на мне. А я уж с настойками да отварами сдюжил…

– Ты перенес все раны с ваших воинов на себя?

– Да, – пожимает плечами юный ведун. – А куда деваться-то было? Как иглу в кожу загнал, так каждый порез на своей коже чуял. А чтобы кровью не изойти или от боли сознание не потерять – зелья пил, а когда сам не мог, то отец их в меня вливал.

– Он же погиб? – Людвиг хмурится, но тут возникает воспоминание о мужчине с перерубленной шеей и одним глазом.

– Погиб, – кивает ведун. – Когда воев с Ультака уже глазом видеть можно было, предок на бой пришел. Со всех сел окрестных к нам пришел. Кто костями голыми богат, у кого лицо червем съедено, а батька мой как живой. Только лицо темное, глаз один, да шея порвана.

Пест под грузом воспоминаний умолк. Кадык начал метаться вверх и вниз, а кулаки сжались.

– А я его… – Пест снова ненадолго умолк, подбирая слова. – …Я его не сразу признал. Он ко мне со спины подошел и спрашивает, мол, боязно?

Пест закусил губу и совсем умолк. Рука отпустила воздушника, взгляд уперся в песок тренировочной комнаты. Молчание продолжалось несколько минут, и нарушил его Людвиг.

– На севере на заставах служат мужики-простолюдины. Я когда к ним попал, чуть было не сломался. У них принято так себя вести, а я думал, это они меня так презирают, – Людвиг хмыкнул, и его лица коснулась едва заметная улыбка. – Как попадаешь на заставу в ученье – все тебя за человека не считают. Зовут «мясом», «криворуким», или еще какой бранью. Есть со всеми в зале нельзя, спишь в казарме, только если место свободное есть. Если патруль вернулся, то и на улице спать приходилось. С тобой даже не разговаривают, словно нет тебя. Но когда ты «шаг» сдаешь наставнику и «стену», тебя словно в «свои» принимают. И место тебе в столовой уступят, и с места в казарме не скинут, и разговаривают, подбадривают, объясняют, если не так делаешь. Словно ты не ты был, а как сдал наставнику «шаг» и «стену» – взял и появился.

Людвиг взглянул на Песта, но тот молча продолжал кусать губу.

– Я когда первый раз стену удержал, мне в щит ногой бил Прист, бугай местный. Я ему ростом по грудь, у него ладонь с мое лицо. Думал, он меня целиком съест, до того он меня не любил. А как щит удержал под его ударом, так мы лучшими друзьями стали. Пили вместе и в самоволку в село бегали…