«Да, так и есть, – решила Ева, – я большая летучая мышь. Невидимая и молниеносная! С гигантским когтем, рвущим нечестивцев!»

Она подобралась совсем близко к стражу; теперь до него можно было дотянуться рукой. Русобородый мужчина судорожно сжимал автомат, силясь хоть что-то разобрать в кромешной тьме.

«Меня нет! Меня нет! Меня нет! И я хочу, чтобы ты увидел гигантского нетопыря», – подумала Ева и оскалилась.

И действительно, страж вытаращил в ужасе глаза, а на его массивном лбу выступила испарина. Ева видела каждую маленькую капельку пота и чувствовала страх русобородого мужчины.

«Так вот вы какие, стражи! Вы тоже боитесь, – Ева высоко занесла руку с ножом. – Убиваете Лириков, но сами боитесь!»

Русобородый зажмурился, резко тряхнул головой и открыл глаза. На лице его читалось облегчение.

«Невидимая и молниеносная!» – подумала девушка, а вслух сказала:

– Нельзя обижать Лириков!

Она полоснула ножом по глазам стража и с пронзительным смехом кинулась наутек. Где-то сзади слышались матерная брань и треск автоматных очередей, но девушке было все равно. Счастливая, она неслась к выходу из туннеля, ибо знала, что второе испытание успешно прошла.

Однако возле самого входа на станцию Ева остановилась в нерешительности. К ней снова пришло осознание нереальности происходящего, а вслед за ним – отчаянье и ужас.

– Это все маёк, – прошептала она, – это все маёк. Вот он, подлинный мир, а Аве и Лирика нет, они – галлюцинации.

Девушка осмотрелась и никого вокруг не обнаружила. Она была одна. Она была одинока. Коварный наркотик накатывал волнами. Периоды помутнения рассудка чередовались с фазами резкого протрезвления, – и сколько еще продлятся эти мучительные метания, Ева не знала. Она стояла на краю света и тьмы, не решаясь перейти границу. Там, впереди, станция. Белорусская, кажется. Да совершенно неважно, как она называется, главное, что она переполнена галдящими людьми, для которых любимая пища – это страдания других. Человек, наверное, так устроен: когда у него хватает еды, он начинает питаться чужими страстями. Ведь перед атомной войной, говорят, было много всяких реалити-шоу, или как они там назывались, на которых разыгрывали драмы для пресыщенных зрителей. Вот и тучная Ганза развлекает своих граждан ежегодными Играми. Ева ощущала себя куклой в чужом спектакле.

– Не хочу быть здесь! Не хочу! – прошептала она.

Да, все тут поддельное, ненастоящее. Фальшивые маски благодушия на отвратительных человеческих рылах, вранье власть имущих, сказки про то, что когда-нибудь будет лучше, чем сейчас. Ведь все врут! Все! И в Ганзе, и в Полисе, и в Рейхе, и на Красной Линии, везде рассказывают небылицы, что только они есть истина и свет этого мира, а остальные погрязли во мраке и лжи. Но в том-то и дело, что во всем подземелье метро нет настоящего света – он искусственный, электрический. Подлинный дневной свет в последний раз Ева видела маленькой девочкой – в четыре года.

– Мир обмана, – сказала девушка и, сощурившись, рванула вперед.

Она мчалась, не глядя в сторону платформы, думая лишь о том, как прорваться сквозь людской гвалт, мечтая поскорее утонуть в спасительном мраке следующего туннеля. Девушка обежала вагоны, под радостные выкрики зевак выскочила на рельсы.

– Второй идет!.. Невероятно быстрая!.. – доносилось до ее ушей.

Наконец, Ева преодолела непостижимо долгий путь, пронизанный любопытствующими взглядами болельщиков, и исчезла в переходе. С облегчением выдохнув, она прислонилась к тюбингу и только сейчас осознала, что держит в руках окровавленный нож. Девушка забыла вложить его в ножны после того, как напала на стражей туннеля. Так и бежала с обнаженным клинком. Тут Ева вдруг сообразила, что что-то здесь не сходится: если стражи были лишь галлюцинацией, то почему кровь настоящая? Или, может, она приняла за стражей кого-то другого? Сощурившись, девушка прочитала надпись на пятке ножа: «My OC». Ева поняла, что вновь безупречно видит в темноте.

– Опять! – прошептала она. – Опять глюки…

«Знаешь, – раздался в голове девушки знакомый мужской голос, – OC может означать не только officer commanding или operational capability и переводиться не только как «командир» или «пригодность к эксплуатации», но также и «open circuit», то есть – «разомкнутая цепь»».

Ева повернула голову и увидела Андрея Андреевича. Все такой же седобородый, теперь он казался моложе. Глаза его светились успокаивающим голубоватым сиянием. Подобно Аве и Лирику, он общался, не шевеля губами, с помощью телепатии.

«Ты права, – улыбнулся старик, – настоящего света в метро давно уже нет, есть только электрический. Да и раньше, когда я был молод, в любом более-менее крупном городе звезды казались тусклыми и невзрачными из-за фонарей, неоновых реклам и прочих штучек. Чтобы оценить красоту ночного неба, нужно убрать весь искусственный свет, вглядеться в чернеющий свод и восхититься тысячами далеких огоньков, рассыпанных в запредельной дали. Нужно разомкнуть электрическую цепь, разорвать контур».

«Я не помню, как выглядят звезды, – подумала Ева, – а еще я очень устала метаться между двумя мирами, не понимая, какой из них подлинный, а какой фальшивый».

«Не волнуйся, милая леди, – Андрей Андреевич подошел вплотную к девушке, погладил ее по щеке, – остался последний туннель со стражами. Да и важно не то, какой из миров настоящий, а какая ты в любом из этих миров».

Ева почувствовала кожей лица приятно теплую ладонь старика. Трудно было усомниться в реальности этого ощущения.

«Меня называют Дедом, – Андрей Андреевич прижал к себе девушку, доверчиво уткнувшуюся ему в грудь. – Я – зеркальная изнанка самого себя, я не меняюсь ни в каком из миров, потому что Дед читается как справа налево, так и слева направо одинаково. Я всегда верю в добро и справедливость, пусть даже вокруг зло и бесчестие. Я свет самого себя, я те самые звезды в бесконечном небе».

Старик отстранил Еву, с потусторонней нежностью посмотрел на нее и произнес одними лишь глазами:

«Тебе пора, последний туннель ждет. Вперед!»

Девушка понеслась, не чуя под собой ног. Она не видела бегущего рядом Андрея Андреевича, но отчетливо слышала его голос, возникающий внутри головы.

«Теперь ты должна преодолеть последний и главный инстинкт – инстинкт самосохранения. Древние мистики, шаманы и колдуны всех мастей проходили обряд инициации, умирали и возрождались новыми личностями. Стражи последнего туннеля убьют тебя, чтобы ты воскресла в ином обличии. Чтобы узреть сияние мира, ты должна отключить искусственный свет. И то и другое внутри тебя… и только внутри тебя… вперед… вперед…»

– Да! Да! – закричала Ева, переполняемая неземным восторгом. – Я разорву круг! Разомкну контур! Вперед! К свету! К настоящему свету!

Вскоре девушка заметила спины трех стражей, передвигающихся быстрым шагом. Они не таились в засаде, а шли в том же направлении, в котором бежала Ева. Девушка издала радостный возглас и ускорилась. Три хранителя туннеля повернулись одновременно. У всех мужчин в руках были фонари, а на плечах висели автоматы. Один из стражей, который находился ближе всего к Еве, направил на нее оружие.