Вскоре опера сказали нам, что мы свободны до определенного времени, когда вновь можем понадобиться, записали все имеющиеся координаты Беккеров и номер моего сотового и отпустили, советуя быть как можно более осторожными. Они предлагали Валерию Павловичу приставить к нему хотя бы на время милицейскую охрану, но Беккер отказался, сказав, что и меня достаточно. А позже, когда те уже не могли его слышать, пробурчал:

— От вас толку, как от козла молока!

— Ну что ж, звони, — сказал Виталька отцу, кивая на телефон.

Тот молча подошел к аппарату и, подняв трубку, набрал номер Тихони, предварительно отыскав его в своей записной книжке.

— Алло, — послышался вскоре из трубки хриплый мужской голос.

Мы с Виталькой притихли, поэтому довольно хорошо слышали беккеровского собеседника.

— Здравствуй, Тихоня, — с грустью и безнадегой в голосе произнес Валерий Павлович, — это Беккер. Узнаешь?

— Здоровеньки булы! — прохрипел тот, и по голосу его я поняла, что Виталькин отец ему хорошо знаком. — Как поживаешь?

— Фигово, — вздохнул Валерий Павлович, — но это не телефонный разговор.

— Надо встретиться? — спросил Тихоня, а я подумала: «Надо же, какой догадливый!»

— Не помешает, — без лишних слов ответил Беккер-старший. — Ты не занят сейчас?

— Для хороших людей я никогда не занят. Где?

— Я не совсем в безопасности, поэтому, может быть, у тебя? — несмело проговорил Валерий Павлович.

— Добро, — ответил Тихоня и положил трубку.

— Слава богу! — воскликнул Виталька. — Ну что, едем? — спросил он, глянув на меня.

— А как же! — ответила я с готовностью и направилась к выходу.

В коридоре все еще толпились сотрудники, бурно обсуждавшие случившееся. Они накинулись на Валерия Павловича с расспросами, но он первому же из них ответил так, что другие сразу расхотели спрашивать.

— Ну, говорите, куда ехать, — сказала я, когда мы сели в машину.

— Пока вперед по этой улице, — ответил Валерий Павлович, махнув рукой вправо, и я нажала на газ.

— Высоко забрался, — заметила я, сворачивая с кочковатой накатанной дороги вправо на асфальтированную широкую тропу, круто поднимающуюся вверх.

Подъем длился в течение около трехсот метров, а потом перешел в ровную дорогу, по правую сторону от которой вдалеке виднелся двухэтажный особняк, одиноко стоявший на юру.

— Во-он к тому дому, — пояснил Валерий Павлович, указывая вперед рукой.

— Одинокий волк, — заключила я.

На самом деле местоположение дома было несколько необычным. Левая сторона дороги представляла собой крутой спуск, кое-где поросший кустами сирени и старыми одичавшими низенькими яблонями. Внизу этого спуска в некоторых местах находились огороды, которые возделали для себя те, чьи дома находились ниже. Правая сторона дороги, напротив, представляла собой гору, поросшую густым темным лесом. Вообще же вид был замечательным: далеко-далеко простирались поля и луга, до синего горизонта. Только вот жутковатым казалось мне житье-бытье здесь, вдали от людей, поблизости с устрашающей чащобой.

Мы приблизились к дому и притормозили около него. Он казался совсем новеньким, был выстроен аккуратно, хотя внешне и не отличался от сотен других, каких в Тарасове и его окрестностях в последнее время настроили предостаточно. Однако хозяйской руки здесь не чувствовалось. Дом был обнесен забором из сетки-рабицы, закрепленной на чугунных высоких столбах, но во дворе не виднелось ни деревца, ни цветочка. Всякий хлам, оставшийся после стройки, валялся то тут, то там. Довольно большой земельный участок не был ничем засажен, и засохшая большими комьями земля неприглядно серела.

— Скучновато, — заключила я.

По правую сторону от дома находилось небольшое округлое болотце, затянутое ряской и наполовину заросшее камышом. Многочисленные лягушки, высунув из воды свои головы и растопырив лапы, настырно галдели о чем-то.

— Он здесь лебедей планирует развести, — пояснил Валерий Павлович, заметив мой взгляд.

— И давно? — с иронией спросила я.

— Давно, — ответил тот, поняв мои мысли. — Ему не до этого, честно говоря.

Я выбралась из машины и оглядела местность: здесь было тихо и спокойно. Птички чирикали, шумела листва, и сейчас даже не верилось, что совсем недавно, часа два назад, мы были участниками ужасных событий.

— Посигнальте, — попросила я Валерия Павловича, сидевшего в машине.

Он выполнил мою просьбу и два раза нажал на клаксон. В одном из окон на втором этаже мелькнула чья-то тень, дернулась занавеска, и все снова успокоилось.

— Что-то нас не спешат встречать, — протянула я.

Валерий Павлович молчал в удивлении, а потом вдруг, хлопнув себя ладонью по лбу, воскликнул:

— Да он же твою машину не знает!

Я двинулась к калитке и нажала на звонок. В следующую же минуту из домофона раздалось:

— Че надо?

— Беккер прибыл, — сухо ответила я.

В ответ помолчали, а потом домофон щелкнул и отключился. Я оперлась одной рукой о калитку и продолжала стоять, не двигаясь с места.

Вскоре послышались громкие металлические звуки, и дверь в дом открылась.

Я сквозь сетчатый забор заглянула внутрь: мне навстречу по тропинке, ведущей от дома к калитке, шел толстопузый здоровяк, в шортах из обрезанных по колено джинсов и наполовину разорванных сланцев. Я сразу заметила, что сзади за поясом у здоровяка что-то есть. Вероятно, это был пистолет, но сам здоровяк вел себя очень спокойно. Одной рукой он бесцеремонно почесывал во круг пупка, а другой похлопывал по рту, пытаясь заглушить зевоту.

Увидев меня, он ничего не сказал и только молча стала отодвигать толстый железный засов. Потом, когда мы уже стояли друг против друга, он спросил:

— Где Беккер? Ты — его телка?

— Нет, я его курица, — огрызнулась я и, повернувшись к машине, крикнула:

— Валерий Павлович!

Тот приоткрыл стекло и кивнул вопросительно.

— Можно, — разрешила я.

Двери моего «Фольксвагена» открылись, и Беккеры вышли на улицу. Они приблизились к калитке, и только тогда здоровяк молчаливо пропустил нас внутрь, а затем вновь задвинул засов и, шаркая сланцами, зашагал за нами.

«Это, наверное, не Тихоня», — подумала я про себя.

— Поднимайтесь на второй этаж, — сказал толстопузый, открыв дверь и пропустив нас вперед, — вас ждут.

Вслед за этим вновь послышался грохот: здоровяк запирал двери, которых было две, и обе металлические. Мы, как нам и было сказано, миновав столовую, поднялись на второй этаж. Здесь в просторном кожаном кресле сидел невысокий, но коренастый и потому кажущийся крупным небритый мужчина. Он курил сигару и, завидев нас, тут же приветственно привстал.