Александр Томилин много чего в жизни повидал и сам горя нахлебался, – мама не горюй, но вид стоящего на последней грани забитого существа рвал душу на куски, поэтому я обреченно вздохнул и сказал:

– Оставайся, но с одним условием. Подол перед моими воями не задирать, а если кто полезет, то сразу докладывать мне! Промолчишь, – все одно узнаю и вышвырну на улицу, как сучку шелудивую! Я лично любителя бабских прелестей оскоплю, чтоб другим неповадно было! У нас все равны, и если я тебя взял в дружину, то ты такая же, как и они. Поняла?

– Поняла, Александр Данилович! Все исполню, как вы прикажете! – бросилась мне в ноги уже простившаяся с жизнью Машка.

– Расстрига, договорись с хозяевами о бане. Лично проследи, чтобы Акинфий Машку переодел за свой счет и отмыл, смотреть на эту оборванку не могу. Пусть братец сестру в порядок приводит! Ее вшивое рванье сжечь, чтобы заразу не разносила. На все про все даю полтора часа времени, и по коням. Время пошло! – приказал я своему заместителю и отправился завтракать.

Мой приказ был выполнен в точности и досрочно. Конечно, Акинфий в одиночку бы не справился, поэтому ему помогала вся дружина. Уже через час Машка стала похожа на человека. Разумеется, Золушка не стала принцессой, но теперь она была одета пусть и в поношенные, но добротные вещи. После бани и переодевания девушка резко преобразилась, и в моей голове сразу всплыл образ Аленушки с картины Васнецова, где убитая горем сирота сидит на камне у пруда, в котором утоп ее братец Иванушка. Нервы у меня не железные, так что я не стал ничего говорить, а просто отдал приказ отправляться в путь.

До Новгорода оставалось всего два дневных перехода, которые неожиданно растянулись на четверо суток, потому что резко потеплело и началась весенняя распутица. Несмотря на прилагаемые титанические усилия, нам так и не удалось добраться до конечной цели нашего путешествия, и мы, совсем выбившись из сил, вынуждены были остановиться в деревеньке Лужки, от которой до Новгорода всего-то верст десять. Оттепель затянулась почти на неделю, и дороги стали совсем непролазными, поэтому нам волей-неволей пришлось дожидаться, когда подсохнет грязь.

Весенняя распутица и задушевные беседы с влачившим жалкое существование хозяином подворья, на котором мы остановились, быстро развеяли мои иллюзии о радужных перспективах новгородской жизни. Как оказалось, весенняя голодуха была обычным делом на Руси того времени, и за дефицитные продукты, а также за сено для лошадей с нас драли три шкуры. За время вынужденной остановки я плотно пообщался с местным населением и выяснил, что наших финансов явно не хватит, чтобы обосноваться в Новгороде. До лета, конечно, мы проживем, но потом начнутся серьезные финансовые проблемы. Жизнь в столице северо-запада Руси была по карману только зажиточным гражданам города, богатым гостям и немцам, скупавшим в Новгороде пушнину. Пришлую лимиту в Новгороде не жаловали, и приезжие гастарбайтеры перебивались с хлеба на воду, выживая только за счет поденного заработка или продаваясь в закупы к зажиточным новгородцам.

Из-за наступившей распутицы торговый сезон в Новгороде еще не начался, и хорошую цену за наши боевые трофеи выручить было нереально. Настоящей обузой стали лошади, которых проще было пустить на колбасу, нежели с прибылью продать из-за весенней бескормицы. На наше счастье, к концу недели снова ударили морозы, и мы наконец вырвались из грязевого плена. Дорога до городских ворот заняла около трех часов, однако в этот день попасть в Новгород нам так и не удалось. Оказалось, что за въезд в город с обозом нужно заплатить внушительную пошлину с каждых саней, а также торговый налог за товар.

Конечно, за новгородской крепостной стеной можно было устроиться с большим комфортом, чем в пригороде, но если позволять себе бессмысленные траты, то мы вскоре останемся вообще без штанов. Поэтому нам пришлось забыть про обеды в городских трактирах и развернуть оглобли в обратную сторону, чтобы найти себе пристанище по карману. После двухчасовых блужданий по закоулкам новгородских предместий мы остановились на каком-то зачуханном постоялом дворе, однако даже в этой трущобе цены за постой кусались.

На следующее утро, оставив на хозяйстве Расстригу, я в сопровождении Павла Сироты снова отправился в Новгород, чтобы осмотреться в городе. На этот раз мы беспрепятственно миновали городские ворота и, наняв в провожатые мальчишку, крутившегося поблизости, пошли разыскивать усадьбу Еремея Ушкуйника. Увы, но и здесь нас поджидала неудача. Здоровенный детина, охранявший ворота в купеческую усадьбу, сказал мне, что обоз Еремея еще не прибыл в Новгород, а если судить по погоде и наступившей распутице, то раньше середины мая ждать его приезда не стоит.

Видимо, изменчивая фортуна на этот раз повернулась ко мне задом, и теперь нам придется рассчитывать только на собственные силы. В принципе сложившаяся ситуация меня не особо удивила, так как встреча с Еремеем Ушкуйником была лишь случайностью, поэтому я не стал расстраиваться, а решил заняться делом. Обзорная экскурсия по городу заняла почти весь световой день и дала обильную пищу для размышлений, а также помогла сориентироваться на местности.

Господин Великий Новгород раскинулся на трех больших островах, образовавшихся на слиянии рек Волхова, Гзени и Тарасовца. Русло Волхова разделяло город на Софийскую и Торговую стороны, а одна из проток Тарасовца отрезала Плотницкий конец от Славенского и собственно Торга.

Новгород производил впечатление весьма ухоженного поселения с продвинутой инфраструктурой. Все центральные улицы оказались замощены деревянными плахами, а вдоль высоких заборов были проложены деревянные тротуары, под которыми проходили канавы для слива дождевой воды и канализационных стоков. Практически на всех перекрестках стояли срубы общественных колодцев с навесами от дождя и скамейками для прохожих. Центральные улицы пестрели разноцветными вывесками лавок, трактиров и постоялых дворов, а на скамейках в переулках можно было увидеть компании местных кумушек, перемывающих кости прохожим и соседям. Все городские здания поддерживались в исправном состоянии, и я нигде не заметил откровенных развалюх с провалившимися крышами или проломленными заборами. Несмотря на весеннюю распутицу, грязи на улицах практически не было, и по Новгороду можно было ходить, не рискуя утонуть в какой-нибудь луже.

Каждый из городских районов опоясывала могучая каменная стена, по сравнению с которой стены Московского Кремля казались деревенским плетнем. Русские города в ту эпоху были сплошь деревянными, но на новгородских улицах часто встречались каменные строения, все храмы, кремль, Никольский и Павлов монастыри были выстроены исключительно из камня и кирпича, а купола церквей сияли позолотой.

Коренные жители Новгорода явно не бедствовали и на фоне обитателей пригорода выглядели зажиточно. Новгородцы одевались нарядно и разнообразно, даже люди среднего достатка не экономили на одежде, и мне ни разу не попался новгородец в лаптях или онучах. Сапоги, считавшиеся роскошью на Москве, были повседневной обувью простого новгородца. На улицах города часто встречались иностранцы, которые отличались от местных жителей своей одеждой, но новгородцы также отдавали дань европейской моде. Можно было встретить прохожего в шубе, сапогах и кафтане, а следом за ним мог идти бородатый новгородец в европейской одежде и башмаках. Откровенных оборванцев на улицах Новгорода я не встречал, даже нищие у храмов выглядели сытыми и ухоженными.