Девушка с порозовевшим от волнения лицом обвела взглядом собравшихся. Аббат ободряюще похлопал ее по плечу.

— Вам слово, дитя мое!

Все замерли в ожидании. Эрмин набрала в грудь воздуха и высоко подняла голову. Каштановые, с золотыми отблесками волосы были убраны под голубую ленточку, подчеркивавшую совершенный овал ее лица.

— Дорогие жители Валь-Жальбера, — начала она тоном куда более уверенным, чем можно было ожидать, принимая во внимание ее волнение, — в канун Рождества я хочу всех вас поблагодарить за то, что многие годы вы заботились обо мне. Я не помню, как оказалась в поселке, но знаю, что вы подарили мне игрушки, одежду и свое доброе отношение.

Элизабет сжала руку Жозефа и прошептала:

— Она очень боялась говорить, но получается неплохо!

— Да я готов был поспорить, что у нее все получится! Эта девчонка создана, чтобы очаровывать толпу, — ответил на это супруг. — В который раз говорю тебе — у Эрмин голос, как у феи!

Симон сердито посмотрел на родителей, призывая их к молчанию.

Девушка между тем продолжала:

— Еще я хочу поблагодарить сестер конгрегации Нотр-Дам-дю-Бон-Консей за то, что они дали мне кров, окружили любовью и заботой. Если кто-то из вас помнит сестру Марию Магдалину, которая работала здесь, когда я была еще маленькой, вы поймете меня, если я скажу, что никогда ее не забуду. Я молюсь за нее каждый день, потому что верю — она стала моим ангелом-хранителем. Я могла бы тоже уехать в Шикутими, но мое сердце принадлежит Валь-Жальберу!

Жозеф оглушительно захлопал, Симон, вдова Дунэ и другие подхватили овацию. Эрмин безмятежно ожидала, пока аплодисменты смолкнут. Девушка излучала уверенность, какую трудно было ожидать от столь юного существа.

— А теперь я хочу исполнить для наших дорогих сестер «Прощальную песню»[30], слова которой я позволила себе немножко изменить.

На этот раз зал затих. Собравшиеся с радостным предвкушением ожидали пения «соловья Валь-Жальбера». Элизабет предусмотрительно достала носовой платочек — она была уверена, что расплачется, как и сестра Викторианна, которая уже рыдала.

Зачем прощаться навсегда,

Надежду позабыв?

Зачем прощаться навсегда,

Пока на свете жив?

Не говори «прощай», сестра,

Не говори «прощай»!

Мы снова встретимся, сестра,

Не говори «прощай»!

Эрмин начала с очень высокой ноты, но, вопреки всем опасениям, без труда поднялась еще выше, и от хрустальных переливов ее голоса у слушателей побежали мурашки по спине. Прекрасный этот голос звучал с такой мощью, что аудитория просто замерла от восторга. Те, кому доводилось слышать эту песню, находили в ней новую выразительность, берущую за душу поэтичность, которые ранее ускользали от их внимания.

Самые суровые мужи, такие, как крестьянин Овила Буланже, совершенно расчувствовались.

«Какой чудесный дар! — думала мать-настоятельница. — Господь любит эту девочку, раз сделал ей такой подарок! Истинно ангельский голос!»

Как могут старые друзья

Друг друга позабыть.

Когда любовь и вы и я

Сумели сохранить?

Не говори «прощай», сестра,

Не говори «прощай»…

Гром аплодисментов стал наградой юной певице, как только она умолкла. Аббат Деганьон, позабыв об обычной своей сдержанности, громко воскликнул «Браво!». Эти несколько восхитительных минут подарили ему целую гамму эмоций — от болезненной ностальгии до чистого детского счастья. На Эрмин он смотрел новым, полным удивления взглядом.

«Как может это хрупкое дитя воспроизводить звук такой силы?» — спрашивал он себя.

Он посмотрел в окно. За стеклами мягко падал снег, предвещая наступление бесконечных зимних дней, которые заставят немногих оставшихся прихожан запереться в своих домах.

— Я думаю, нам нужно еще раз поздравить нашего соловья, — объявил он. — Нашего снежного соловья! Я счастлив, что вы остаетесь в Валь-Жальбере, мадемуазель!

Эрмин ответила на эти речи смущенной улыбкой. Аббат Деганьон никогда прежде не называл ее «мадемуазель». Польщенная таким уважительным отношением, она грациозно поклонилась. Жозеф подбежал к девушке и схватил ее за плечи.

— Это было великолепно, Эрмин! — сказал он. — Я горжусь тобой и очень рад тому, что дома мы приготовили для тебя замечательный сюрприз!

Пришел черед троим монахиням поблагодарить девушку. Растроганная сестра-хозяйка обняла Эрмин.

— Мое дорогое дитя, как это мило с твоей стороны! Будь благоразумна и впредь!

— Мы передаем ее в руки месье Маруа и его супруги, — сухо заметила настоятельница. — Они достойны доверия, сестра.

Через полчаса большой черный автомобиль мэра отъехал от монастырской школы. Под покрышками поскрипывал свежий снег, «дворники», дребезжа, очищали лобовое стекло. Элизабет и Эрмин, обнявшись, стояли на деревянном крыльце.

— Ты пела прекрасно, крошка, — похвалила девушку вдова Дунэ. Закутавшись потеплее, она собиралась домой в сопровождении тех же юношей, которые помогли ей прийти в монастырь. — Заходи ко мне в гости, когда захочешь. Если еще и споешь, всегда получишь монетку.

— Спасибо, мадам Мелани! — ответила девушка.

Люди расходились по домам. Окруженный тремя сыновьями Жозеф взглядом спросил у жены, не собирается ли она последовать их примеру.

— Вы корни здесь пустили или все-таки вернетесь домой? — сердито спросил он.

— Иди, Бетти, — предложила девушка. — А мне еще нужно убрать актовый зал и проверить, все ли в порядке в классах.

— Ты сможешь сделать это и завтра, — заупрямилась Элизабет. — Тебе будет грустно остаться одной в таком огромном доме!

— Вовсе нет, Бетти! Здесь я чувствую себя дома. Не волнуйтесь, я надолго не задержусь.

Семейство Маруа, весело переговариваясь, отправилось домой. Эрмин вошла в коридор и сразу же заперлась на ключ. В душе ее боролись два желания — ей хотелось и плакать, и смеяться. Сестра Викторианна стала частью ее жизни, и она знала, что будет сильно по ней скучать, но, с другой стороны, отъезд сестры-хозяйки стал для девушки освобождением. Душа Эрмин, жаждущая приключений и идеальной любви, расправляла крылья. Девушка чувствовала себя готовой к тому, чтобы испытать сладкие мучения, которые выпадают на долю взрослых.

— Теперь со мной может произойти что угодно, — пропела она, закружившись в танце в просторном коридоре. — И, может быть, будущим летом какая-нибудь тропинка выведет меня к Тошану!

Она бережно хранила в душе воспоминания о встречах с юношей, чья кожа отливала медью, — со своим незнакомцем, как она звала его в мыслях.