— Я и забыл, что такие деликатесы в природе существуют, — восхитился Иван, оглядывая щедро уставленный разносолами огромный дубовый стол, покрытый хрустящей накрахмаленной скатертью.

— Эх, люблю русского человека за широту души, — умилился Серый Кардинал. — Надо же, обо всем подумал. Даже мое любимое «Шато Канон» достал!

— Как же я мог позабыть твое любимое вино! — усмехнулся хозяин.

«Шато Канон» действительно оказалось отменным. Выпив пятый бокал, окончательно расслабившийся Иван вдохнул божественный запах поставленных перед ним куропаток в желе и почувствовал острую зависть.

— Хотел бы и я так жить! — мечтательно воскликнул он. — Уйти на заслуженный отдых со вкладами в западных банках и забыть об убогих гостиницах, грубой братве и провинциальных лохах, не умеющих пару слов связать.

— Так кто же тебе мешает? — спросил Папа Сочинский.

— Смеетесь! — обиделся Копилкин. — У меня, кроме долгов, ничего нет. Даже моя единственная дочь и то за меня долги отрабатывает. Я ей в глаза боюсь посмотреть. Уверен, что она ненавидит меня.

— Ошибаешься, — смачно обсасывая куропаточью грудку, сказал вор в законе. — Она тут в лепешку разбивалась, чтобы тебя из плена спасти.

— Моя Маша? Вы что, ее знаете? — подскочил на месте Иван.

— Конечно, знаю, — сказал Папа Сочинский. — Не далее как вчера с ней разговаривал. А сын у тебя — вообще отличный парень, аж из Испании примчался тебя спасать. Выкуп за тебя хотел заплатить.

— Какой сын? Из какой Испании? — не понял фокусник. — Вы что-то путаете. У меня только одна дочь, Маша, и больше детей нет.

— Какой нормальный мужчина может поклясться, что точно знает, сколько у него детей! — заметил Папа Сочинский.

Иван задумался.

— Ах, так вы это имеете в виду, — пробормотал он. — Конечно, все может быть, но при чем тут Испания? Помню, вроде была у меня Валя из Хомутовки, потом Даша из Крыжополя, еще, кажется, Люська из Гусь-Хрустального…

— Отвлекись. Даю тебе подсказку, — усмехнулся Папа Сочинский. — Твой сын — настоящий испанский маркиз, живет в Барселоне, очень богат, и вина с его именем продаются по всему миру.

— Маркиз? — удивился Копилкин. — А, понимаю, решили разыграть меня. Вряд ли испанских маркизов нынче из Крыжополя или из Хомутовки экспортируют. Хотя в жизни еще и не то бывает.

— Его зовут Альберто Иньяки, маркиз де Арнелья, — сказал вор в законе. — А имя его матери — Мария Тереза де Арнелья.

Иван судорожно вздохнул и закашлялся. Желе от куропатки попало ему в дыхательное горло. Серый Кардинал озабоченно постучал фокусника по спине. Приступ не проходил. Покрасневший от натуги как рак, Иван пытался что-то сказать, но не мог.

— Это что, правда? — с любопытством спросил Кашкин. — Этот парень что, действительно ухитрился трахнуть испанскую маркизу?

— Не смейте так говорить о Марии Терезе! — вцепившись в край стола, с трудом прохрипел Копилкин.

Папа Сочинский встал со своего места и, подойдя к Ивану, прицельно хлопнул его между лопаток. Иван издал булькающий звук и сглотнул слюну. Приступ прекратился.

— Ну ты, парень, даешь! — восхитился Степан Иванович. — Где ж ты ее откопал?

Фокусник вскочил на ноги, опрокинув стул.

— А Мария Тереза? Она тоже здесь? — умоляюще заглядывая в глаза Папы Сочинского, спросил он. — Она еще помнит меня?

— Сядь и успокойся. Сейчас я тебе все расскажу, — ответил тот.

Капитан милиции Михаил Полуподвальный постучал в дверь номера Хосе Мануэля. Ответа не было. Михаил снова постучал и прислушался. Ему показалось, что за дверью кто-то сопит и ворочается, но он не был в этом уверен. Звуки вполне могли доноситься из соседнего номера.

Капитан постучал в третий раз.

— Откройте, милиция! — крикнул он.

Сопение стихло.

— Ключа внизу нет, — сказал сержант Нечитайло. — Хотя, конечно, он мог унести ключ с собой.

— Там кто-то есть, — твердо сказал Михаил. — Когда я сказал про милицию, там перестали сопеть.

— Если и есть, то не откроют, — зевнув, заметил Нечитайло. Ему было скучно. — Может, попросим у горничной запасной ключ?

Капитан окинул его презрительным взглядом. В этот момент он представлял себя всемогущим шерифом с Дикого Запада.

— Нельзя терять время! — твердо сказал он. — Я взломаю дверь.

— Зачем? — удивился сержант. — Это же нарушение закона.

— Так вызови милицию! — предложил Полуподвальный.

Дверь, распахнувшаяся от мощного удара капитана, с глухим стуком врезалась в лоб связанного Кадавра.

— Черт! Это еще что! — выругался Полуподвальный, с недоумением глядя на трех спеленутых простынями бандитов с кляпами во рту.

— А журналиста здесь нет, — заметил сержант Нечитайло.

— Ничего. Сейчас мы выясним, где он, — успокоил его капитан.

Когда сержант ослабил повязку на голове Жорика, тот с отвращением выплюнул кляп.

— У вас есть программа по защите свидетелей? — жалобно спросил он.

— Чего? — удивился Нечитайло. Он принципиально не смотрел телевизор.

— Будет тебе программа, — ласковым голосом заверил его Михаил.

— Если вы не поможете, мне конец, — простонал Жорик. — Я вам все расскажу.

— Проклятый идиот, — скривившись, как от зубной боли, прошипел Рябой.

— Ты умеешь пользоваться пистолетом? — спросил Костолом у Хосе Мануэля.

Они полулежали на земле в кустах у высокой кирпичной ограды особняка Генсека.

— Я принципиальный противник насилия, — гордо сказал журналист.

— Ты принципиальный кретин, — проскрежетал зубами Гарик. — Если бы не ты, с Машей ничего бы не случилось.

— Это еще неизвестно, — возразил Чема. — Она в любом случае собиралась пойти к Генсеку, чтобы достать у него доказательства невиновности Альберто.

Если бы взгляды могли убивать, Чема давно уже был бы трупом.

— Интересно, какого черта Маше потребовалось рисковать своей жизнью ради этого бабника маркиза, с которым она и знакома-то всего пару дней, — бросая на журналиста испепеляющий взгляд, прорычал Гарик. — Ради меня она даже яичницу не хотела поджарить. Она что, настолько влюблена в него?

— Нет, ты что! — замахал руками Хосе Мануэль. — Это невозможно!

— Почему невозможно? — с подозрением спросил Костолом.

Журналист слишком поздно понял свою ошибку. Он чуть было не нарушил клятву, данную Альберто.

— Ну, так, просто я точно знаю, что маркиз ей не нравится, — неубедительно промямлил Чема.

— Не смеши мои ботинки! — вмешалась Мириам. — Маркизы нравятся всем.