Большинство историков XIX в. считали вече древней еще догосударственной институцией. Пожалуй лишь В. О. Ключевский не разделял такого убеждения, полагая, что появилось оно только во время упадка авторитета князей и усиления усобиц. Главной силой, на которую опиралось вече, согласно ему, были городские массы торговцев и ремесленников.[434]

Позже, аналогичную мысль высказал М. Н. Покровский. Древнерусские республики, писал он, начали аристократией происхождения, а окончили аристократией капитала, но в промежутке прошли стадию, которую можно назвать демократической. В Киеве она падает как раз на первую половину XII в. В этот период хозяином русских городов являлся действительно народ.[435]

Чрезвычайно широкой компетенцией «наделял» вечевые собрания М. А. Дьяконов. Предметами их ведомства он считал призвания князей, заключение с ними рядов-договоров, изгнание князей, вопросы войны и мира, законодательство и управление. Правда, не видел в этих народных собраниях проявление исключительного суверенитета общины. Они являлись органами государственной власти, через посредство которых народ проявлял свою волю в решении государственных дел. Полагал, что инициаторами созыва веча, чаще всего, оказывались князья, вынужденные обращаться к вечу за поддержкой по всем вопросам. На вече могли участвовать все свободные жители города.[436]

Не больше единодушия на природу и функции веча обнаружили и историки советского времени. Б. Д. Греков и М. Н. Тихомиров считали вече такой формой государственного управления, при которой к нему открывался широкий доступ городских низов. В представлении Б. Д. Грекова, вече — это народное собрание для обсуждения и решения важных общих дел. Не отрицая, что истоки этого института находятся в племенном периоде, он, тем не менее, утверждал, что ни в X, ни в первой половине XI века для развития вечевого строя благоприятных условий в Киеве не было. Власть князя слишком сильна, а город политически еще очень слаб. Правда, допускал, что в исключительных случаях вечевые собрания в X в. могли быть. К таким относил события 968 и 997 гг., связанные с осадой Киева и Белгорода печенегами.

Подъем и значение вечевых собраний, согласно историку, падает на вторую половину XI и на XII вв. Однако, и в этот период они проявляются не всегда. При сильной власти киевского князя значение веча падает и князь не входит в соглашения с народом, широкой городской демократией торговцев и ремесленников. И все же, Б. Д. Греков не склонен переоценивать общинное начало веча. Его деятельность являлась результатом определенного соотношения сил, при котором знать, захватившая в свои руки власть и ограничившая в своих интересах власть князей, не была в силах уничтожить народное собрание, но была достаточно сильна, чтобы превратить его в орудие своих интересов.[437]

М. Н. Тихомиров практически во всем, что касается веча, солидаризировался с Б. Д. Грековым. Может быть только отчетливее акцентировал мысль о том, что без признания за купеческим и ремесленным населением древнерусских городов большой политической силы, Киевская Русь останется для нас малопонятной и бедной по своему политическому содержанию. Историк не исключал даже, что вечевые решения, возможно, протоколировались, на что его натолкнула одинаковая передача вечевых споров 1147 г. в Ипатьевской и Лаврентьевской летописях.[438]

Оба названных историка решительно не согласились с определением веча, данным С. В. Юшковым. Для него веча были не народными собраниями, но массовыми собраниями руководящих элементов города и земли по наиболее важным вопросам. Ни в одном совещании, которое могло бы претендовать на какое-либо политическое значение, основной силой не могла быть демократическая масса города — мелкие торговцы, ремесленники, наймиты и разного рода плебейские элементы. Если бы подобного рода совещания были, и если бы этим элементам и удалось навязать свою волю феодальной верхушке, то она нашла бы силу эти решения аннулировать. Поскольку древнерусские города, по мнению С. В. Юшкова, все более и более превращаются в центры феодального властвования, всякого рода совещания, которые могли претендовать на какое-либо значение, конечно, должны быть совещаниями основных феодальных групп или групп, так или иначе связанных с феодалами — возможно с крупными торговцами и одновременно землевладельцами. С. В. Юшков считал, что вече государственного периода происходит от племенных сходок, но решительно отказывал ему в статусе постоянного органа государственной власти. На всех проявлениях деятельности веча, согласно историку, лежит печать чрезвычайности.[439]

В. В. Мавродин в понимании веча, по существу, не расходился с историками XIX в. Он утверждал, что у восточных славян в глубокой древности и в период образования Древнерусского государства все важнейшие вопросы решались на вечевых сходах.[440]

Сословно-классовую природу древнерусского веча утверждали В. Т. Пашуто, В. Л. Янин, автор этих строк. Согласно В. Т. Пашуто, вече — это и совещание правителей города, и обособленное совещание городских «меньших» людей, и совещания князя со всей (или дружественной ему) дружиной, и тайный сговор городской знати против правящего князя, и, наконец, военный совет руководителей городского ополчения в походе. Как один из наиболее архаических институтов народовластия, вече было использовано собственниками земли и поставлено на службу государству в форме своеобразной феодальной демократии.[441]

В. Л. Янин пришел к выводу, что общегородское вече было узкоклассовым органом, в котором нет места «всему Новгороду». Оно объединяло лишь крупнейших феодалов и было не народным собранием, а собранием класса, стоявшего у власти. Новгородский вечевой строй, согласно ему, являлся образцом феодальной демократии в ее русском боярском варианте.[442]

Проанализировав известия о киевском вече я также пришел к выводу, что этот, уходящий своими корнями еще в догосударственный период институт никогда не был органом народовластия, широкого участия демократических низов в государственном управлении. Руководящая роль и преимущественное представительство в нем принадлежали верхам древнекиевского населения. Низы могли принимать участие на вечевых сходках, но их роль не была определяющей, в большей мере они представляли собой своеобразные массовки в разыгрывавшихся феодальными верхами и князьями политических спектаклях.[443]