Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Владимир, наконец, выровнял спину, слушая странницу только от скуки:
«Когда же прекратиться эта бестолковая болтовня?»
— О золоте, — продолжала бабка, шаря в своей дорожной заплатанной суме, — о чистом золоте. — У Володи вдруг проскользнуло какое-то мутное подозрение, что он где-то эти слова уже слышал. Но где? Оно было очень знакомым и нужным. Но почему? Он не понимал и только слушал. Нет, нельзя сказать, что он слушал попутчицу в полном внимании. Внимание сейчас больше посовещалось его внутреннему голосу, и именно он-то больше лишь путал хозяина.
Путница окончила поиски и достала из сумы резной ларец ручной работы. Он пробудил Володю. Внутренний голос примолк и в голове появилось какое-то просветление. Узоры показались ему сильно знакомы. Именно такой был выдуман ещё барином Андреем Моховым, и он его выполнял на исключительно дорогих вещицах.
— Чистое золото, — ещё не закончила старушка и, открыв ларец, достала оттуда старую книгу. «Библия» — было написано на ее обложке темного переплета. — Это, — сказала старица, бережно уложив книгу на колена, — 1189 килограмм чистого золота!
Владимир почувствовал, что что-то свалилось ему на голову и раздавило ее в щепки.
«Что?!», — пронеслось эхом по кругу, но слышал это только Володя. Он ухватился за свои виски, которые били точно молоты, пытаясь их утихомирить. Больно. Как же больно вдруг стало!
Молоты он все же смог унять. Не даром он был когда-то управляющим. Самообладание, хоть и не часто, но, так или иначе, посещало его.
Соратники Владимира уже давно держали ухо востро. Разговор с старухой принял другой оборот и это взбудоражило их любопытство.
— Почему же ты так считаешь, бабуля? — вскоре поинтересовался он. — Это же простая книга. Бумага, чернила, переплет и больше ничего. Почему золото? Почту именно 1189?
— Нет, милочек, это не простая книга, — улыбнулась старушка и ее лицо обрамилось новыми морщинами. — Это 66 книг, и 1189 глав, глав на вес золота, и золота чистого.
Владимир надрывисто засмеялся. Он смеялся и плакал одновременно. Он, наконец, все понял. Картина, которая была скрыта от его сребролюбивых очей, открылась перед ним. Все очень правильно и все очень красиво! Сходится! Как же он раньше всего этого не понимал! Во дураак!
— Эх, бабуля! — не так скоро к нему вернулась речь. — Где же ты со своей этой книгой раньше была?!
— Да, не было у меня ее раньше, — сказала бабка. — На днях ее выкупила. Да так и зачиталась ею! Была бы она у меня раньше! Сейчас она мне только в толк дана.
— Где же ты ее выкупила? — стал Володя совсем серьезным.
— У купца одного. Он ее у пьянчуги какого-то купил, а тот предательством от друга своего отобрал и убежал. А купец решил ее продать, потому что беды не желал на себя накликать ни от властей, ни от Боженьки… Тяжёлый путь прошла…
Володя, как и его товарищи, снова опустил голову; снова она тяжёлой стала.
«Вот она, правда! … Вот ты какая! … Что же с тобой теперь делать? … Как жить?»
— Написано в книге этой так: «Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших».31 — добавила старушка, видя замешательство, происходящее во Владимире. — Бог знает больше нашего, и ведёт нас путями Своими. Мы не знаем о них, а Он устроят все чудно, так, что уму нашему не понять и не постичь.
«Неужели и это правда? — думал Владимир и понял, что ему стало страшно. Испугался он Правды, испугался ее справедливости, испугался своих желаний неверных, испугался жизни со знанием этой Правды. — Искал золото. Ха! Хотел теплого местечка. Не тут-то было, Володька! Позор!
Вот оно какое золото чистое! Вот она правда! — Владимир вдруг захотел всё исправить, все вернуть и сделать как надо. Почему же жизнь так жестока? Почему нельзя все перекроить, перешить и перелатать? — Столько усилий, столько труда я отдал, и ради чего?! Чтобы узнать от какой-то дряхлой старухи, что все коту под хвост пошло!? Эх-хэх!
Что же делать только со всем этим? — в голове молодого человека поселилась тишина. Не стало вдруг ни одной мысли, ни одного вопроса. Абсолютная пустота. Он снова посмотрел на эту книгу, которая все ещё лежала у старицы на коленях. — Может быть это и есть то самое золото, которое я столько искал? Неужели это оно? Неужели я его нашёл!?»
Садовский открыл глаза только к обеду следующего дня. Ему потребовалось ещё немало времени, чтобы осознать где он, вспомнить хоть что-то, сфокусировать зрение и немного свыкнуться с раздавливающей головной болью. Он всё-таки нашёл в себе сил и встал. Шатаясь и опираясь о стены, Леонид вошёл в комнату.
Все были в сборе, и все заметили его явление, но виду не в силах были подать. Только Юра невольно вздрогнул и прижался поближе к Лизе, которая занималась на лавке вязкой. Саша и Роман выстругали из дерева какую-то игрушку. Марья Петровна возились у печки.
Садовский оглядел всю эту обстановку и понял, что что-то так или иначе произошло.
— Мать, что случилось? — он сделал шаг к Марье Петровне. Слова его были протяжны и сухи. Марья Петровна оглядела сына, вздохнула глубоко и вернулась к своей работе. — Мама, скажи.
— Случилось, сынок! — ответила она. — Где нашёл ты только эту гадость?! — няня повернулась к Леониду. Несмотря на то, что говорила и вела себя Садовская по всей строгости, виновник заметил, как на глаза ее наворачиваются слёзы. К нему дошло: всё, действительно, очень плохо.
— Мама, прости, — выдавил она из себя.
— У меня ли ты просишь прощения?! У детей этих проси прощения! У Лизы проси! — требовала Марья Петровна
Леонид посмотрел на Мохову. Она, с низко опущенной головой, так же мельтешила спицами. Руки ее не слушали, дрожали. Несколько петель соскользнули вовсе. Лиза как будто бы этого не видела и вязала дальше, иногда прокручивая в воздухе совсем пустые петли.
Садовский медленно подошёл и присел прямо перед ней.
Девушка заметно сжалась.
— Елизавета (он так ее ещё никогда не называл), ты хоть мне объясни.
Она молчала.
— Что я натворил?! Как я себя вел? Скажи, как? — продолжал командир.
Лиза подняла на него свои глаза.
— Как? — повторил Леонид, рисуя у себя в голове всевозможные догадки.
— Вы вели себя как… — проговорила она, прикоснувшись к шее, где до сих пор ощущала его руки.
