Сергей Андреевич оставил Кристину одну не в силах дальше терпеть, он ушёл в ванную. Стыд перед взрослой дочерью за свои слёзы по любимый жене. Уединившись возле раковины, он плакал. Всхлипывая и растирая глаза, он сжимал пальцами седые виски, стараясь совладать с внутричерепным давлением. Плач с гортанным хрипом вырывался из груди и непонятным жутким звуком разлетался по ванной. Жутким от того, что очень редко встретишь мужчину прожившего жизнь — плачущим. Умываясь холодный Симаков прежде всего ждал, когда сможет вновь появится перед своей дочерью.

Кристина проявив железную выдержку и показав свою волю не сдвинулась с кресла. Ей стало противно видеть отца таким — нытиком и сентиментальной плаксой. Её сейчас больше волновало её собственное лицо. Она ждала когда оно вновь станет приятным и милым, чтобы покинуть номер.

— Рак!!! — Выходя из ванны он продолжил словно ничего между ними и не было.

— Смертельный диагноз. Никто из врачей не знал что делать. Большинство советовали Израиль или Германию, но туда нужны были деньги, очень большие огромные деньги, и в валюте. Мои первые шаги на поприще бизнеса оказались перспективными и многообещающими. Создав небольшую фирму, я взял огромный по тем меркам кредит, одиннадцать миллиардов рублей, тогда миллионы ничего не стоили, и стал выкупать землю у обанкротившихся колхозов и совхозов.-

— А почему ты мать не вывез на лечение за границу?-

— Ты хотела сказать маму? — Неприятный осадок от тяжелого слова «мать» комом осел внизу живота, заставляя Кристину ощутить всю полноту внутренней боли.

— Да… Маму!-

— Впервые за тринадцать лет ты назвала её мамой. Я не прошу за себя, называй меня как тебе удобно, и думай всё что хочешь, но о ней — прошу на коленях, умоляю, вспоминай только лучшие и хорошее. — Сергей Андреевич плавно опустился на колени опираясь одной рукой на спинку кожаного кресла.

— Ты решил передо мной встать на колени?-

— Перед тобой никогда! В память о своей единственной и безвозвратно ушедшей любви, упасть на колени, это самое малое, что я могу сейчас сделать. Когда я собрал достаточно сумму и уже заказал всем нам билеты в Тель-Авив, Таня сделала шаг, за который я себя упрекаю по сей день. Она купила двухкомнатную квартиру нам с тобой, ты понимаешь, это её был выбор. Она знала, что все попытки тщетны, она скрывала что у неё пошли метастазы, она медленно и мучительно умирала. Когда я узнал то было уже поздно что-либо менять, найти деньги, опять потребовалось бы время, которого и так не было. Ты тогда была в садике в средней группе, когда её забрали. Врачи сделали всё, что смогли чтобы вернуть её в сознание, но лишь на несколько минут. Она уходила, а я… я не чем не мог ей помочь.-

«Теперь у вас есть где жить, не ставь крест на своей жизни Серёжа, а Олюшку не бросай. В остальном всё будет хорошо. Я тебя люблю твоя жена Таня».

— В пятнадцать двадцать твоя мама и моя жена умерла. Я сделал всё, о чём она меня просила в отношении тебя, и ничего в отношении себя. Я дал тебе всё, растил и смотрел на тебя, как ты становишься подростком, потом девушкой. Твоя жизнь прошла на моих глазах, единственное что я не в силах был тебе дать, это материнская любовь.-

— Зато про себя ты не забыл!-

— Сколько же злости в твоём голосе. Я встречался со многими женщинами, но ни одну из них не любил, как не люблю, и по сей день.-

— А твоя последняя, с который ты приехал сюда в «Комету», она как?-

— У нас нет ничего, что связано с любовью. За двадцать четыре года я душевно не изменил Татьяне, её место никто и никогда не сможет занять, за другие грехи я готов понести наказание, но только судить меня будет не кто иной, как она! Прощать или карать, такое право дано лишь ей одной. Мне больно и обидно, что наш разговор прошёл как встреча кошки и собаки, я даже сейчас не могу прийти в себя, у меня трясутся руки, и так скверно на душе. Давая пощёчины тебе, я бил себя, оскорбляя мысленно тебя, я хаял себя. Я хочу лишь одного, чтобы ты была счастлива. Возьмись за ум! Если нужна моя помощь, ты только скажи!-

— От тебя? Я уже устала повторять, что мне от тебя ничего не нужно.-

— Знаешь, другого ответа я не ожидал. Твоя злоба и ненависть ко мне пусть останутся где-то далеко, давай начнём новую жизнь с чистого листа?-

— Это как?-

— Как отец и дочь, а лучше завтра же съездим на кладбище к маме, я знаю, она будет рада нас видеть двоих.-

— Ты о чём говоришь? Я на кладбище не ходила и не хожу, там покойники, если хочешь, езжай сам. А лучше вместе со своей новой подстилкой, пусть она сама увидит, как раз будет повод поговорить.-

Чувствуя, что лицо вновь наливается краской, Кристина вскочила с кресла, и выбежала из номера, оставив своего отца так и стоять на коленях. Она хотела лишь одного убраться с этого проклятого места да побыстрее, даже сильный ветер со снегом и метелью не испугал её, когда она выбежала на улицу…

Вспоминая неприятный разговор отцом она полностью отошла ото сна. В номере было тепло, в углу горел ночник, за окном бушевала метель со страшным грохотом обрушиваясь на здание гостиницы. Вдыхая полной грудью она ощущала аромат свеже жареного мяса, нарезанного овощного салата и апельсинового сока. Аппетит с каждой секундой усиливался, превращаясь в жгучее желание подкрепиться.

Нажав выключатель, она увидела себя, и немного опешила. Полулёжа на двухместной кровати, Кристина оказалась зафиксирована подушками с двух сторон. Рядом на тумбочке стоял поднос с горячей и дымящейся аппетитной едой, а рядом на большом белом листе стакан с водой.

«Размешать и выпить. Не снимать повязку с ноги». Принюхавшись, она удостоверилась в том, что это вода и спокойно осушила стакан. Поставив поднос перед собой, она принялась ужинать, а заодно рассматривать правую ногу. Штанина была аккуратно разрезана и завёрнута чуть выше колена. От стопы и выше вся голень оказалась…она не поняла с первого раза что это за материя, а когда поняла то скривилась в брезгливой гримасе:

— Фу баранина? Нет, нет, овчина, точно овчина!!! — Аккуратно и осторожно ворочая стопой, она уловила отголоски боли. Та острая непереносимая боль исчезла, а вместе с ней и опухоль. Нога хоть и была укутана в толстую овчину зато не чувствовалось натяжение кожи, отёчность и припухлость.

Ужиная в тишине номера Кристина желала скинуть одежду и принять ванну, тем более что стеклянная дверь заветной комнаты находилась в нескольких метров от неё. Чем сильнее проявлялось желание, тем отчётливее Кристина понимала, что оно увы невыполнимо. Размышляя с вилкой в руке, что правила а также запреты написаны лишь для того чтобы их нарушать, она ещё раз прочитала адресованные для неё две строки, и потянулась к тесёмке завязанной на бантик. Миниатюрные женские пальчики с ухоженными длинными тёмно-синими ногтями со стразами уже тянули конец тесьмы, как вдруг.

— Стоп! Нет, нет и ещё раз нет!-

Страшный, а потому поучительный рассказ врача моментально всплыл в её памяти. Отбросив шелуху словесной перепалки с ним, Кристина жадно копалась в памяти, отыскивая лишь один мимолётный фрагмент, который ну никак не укладывался в общую картину случившегося с ней в «Комете». Прикосновение нежных, горячих и от того сильных мужских рук!!! Имея большой, а где-то даже огромный опыт в телесных и близко-интимных отношениях с мужчинами, Кристина для себя вывела незыблемую формулу именно таких прикосновений. Универсальная и судьбоносная, она не раз оказывалась полезной, и со стопроцентной гарантией сообщала, чего ждать от того и иного спутника в её жизни. Легкое прикосновение к соску или груди означало, что впереди жгучая прелюдия, скольжение ладони вниз, минуя пирсинг в пупке — он хочет быстрого секса, сорвать а порой разорвать лёгкие трусики с лаской интимного места — скучный банальный секс, когда потные сильные руки обхватывали её за бедра сжимая женское тело — секс превращался в животный инстинкт удовлетворения похоти, болезненные и грубые прикосновения мужских рук к её шее, груди, животу, бёдрам, ягодицам — необузданная похоть самца, желавшего отметь самку, минуя запреты и табу. Вчерашнее не имело никакого отношения к выверенному ей лично житейскому правилу, а от того немного пугало.