Она покачала головой.

— Дункан, тебе не стоит этого делать. Забудь о мести.

— Нет, это невозможно.

Она подошла к нему.

— Возможно, Дункан. Ты отказываешься это признать только потому, что не желаешь расставаться со своим гневом и ненавистью.

Он пересек галерею и замер перед камином, повернувшись к ней спиной. Она ожидала, что он что-то скажет. Ну хоть что-нибудь. Должен же он отреагировать на ее просьбу о помиловании!

— Ты хочешь разоружить меня, девушка. Ты хочешь умерить мою ярость.

— Да, это так. Неужели тебе не хочется жить в мире с собой и без гнева в душе?

Он молчал. Ей отчаянно хотелось увидеть его лицо.

— Я не могу ответить на этот вопрос, — наконец произнес он. — Все, что я знаю, так это то, что ты затронула мою душу, чего не удавалось еще ни одной женщине. Когда я проснулся сегодня утром и обнаружил, что ты исчезла, я представил себе, как ты спешишь в объятия этой свиньи. Что я могу сказать, девушка? Это привело меня в ярость. Я тебя хочу. Я настолько сильно тебя хочу, что готов на все, лишь бы ты осталась со мной, а не вернулась к нему.

— Ты готов на все? — уточнила она. — Ты даже способен отречься от мыслей о мести?

Наконец Дункан обернулся и мрачно посмотрел на нее. Двигаясь медленно, как во сне, она приблизилась к нему.

— Я верю в то, что ты способен на сострадание, Дункан. Я видела это в тебе. Я ощущала это в твоих прикосновениях. Ты не лишил меня девственности, когда у тебя была такая возможность. Тот мужчина, который прошлой ночью держал меня в объятиях, был добрым, ласковым и… — На мгновение она замолчала, а затем заговорила о другом: — Я никогда не смогу выйти замуж за Мясника. Я не смогу стать частью его мира. Я не смогу закрывать глаза на смерть и убийства, не смогу по-настоящему полюбить тебя, если ты продолжишь идти по пути кровопролития.

Его лицо все еще было гневным, но все-таки он был готов ее выслушать.

— Ты предъявляешь мне ультиматум? — поинтересовался он. — Ты хочешь сказать мне, что не станешь моей женой, если я не сложу оружие?

Амелия заколебалась, внезапно усомнившись в том, что, собственно, хочет сказать: она была на грани чего-то отличного от ее недавних желаний. Неужели она и в самом деле только что выдвинула условия своего вступления в брак с этим человеком? Или она просто пытается выиграть время в надежде предпринять новую попытку побега? У нее было слишком мало времени, чтобы всерьез все обдумать. Он никогда не перестанет быть Мясником. Эту часть его жизни стереть невозможно — он всегда будет жить в тени убитых им людей. На его сердце всегда будут отметины от отнятых им жизней…

— Ты мог бы согласиться поручить восстановление справедливости суду. Пусть судьи определят Ричарду наказание, если они найдут его виновным, — предложила она.

Он презрительно фыркнул.

— Ты пытаешься сказать, что согласна пожертвовать свое тело и душу мне, грешнику, обреченному гореть в геенне огненной, только ради того, чтобы спасти этот кусок дерьма от лезвия моей секиры?

«Помилуй меня, Господи!» — мысленно взмолилась Амелия.

Она кивнула.

Но в самом ли деле она собиралась стать его женой?

Он сощурил глаза.

— Я не стану лгать тебе, девушка. Если я дам тебе такое обещание, я его сдержу. Для меня это будет делом чести, и я не убью Ричарда Беннетта. Но этот брак будет настоящим. Ты будешь спать в моей постели и родишь мне детей. — Он подошел ближе. — Но я тоже возьму с тебя обещание. У меня есть ответственность перед моим кланом и людьми, которые последовали за мной как за предводителем мятежа. Я должен обеспечить им безопасность и защиту. Я должен быть уверен, что ты их не выдашь.

Она настороженно смотрела на него.

— Ты настаиваешь на том, чтобы в обмен на твою клятву сохранить Ричарду жизнь и позволить суду решать его судьбу я должна сохранить твои тайны?

— Да.

Он стоял, уперев руки в боки, и пристально смотрел на нее.

— Что скажет Ангус? — дерзко поинтересовалась она, зная, что этот вопрос выведет Дункана из равновесия. — Он этого не одобрит, и тебе придется защитить меня от него.

— Я это сделаю.

Амелии стало трудно дышать. Когда она так и не смогла дать ему ответ, он взял ее за подбородок, приподнимая лицо вверх, и посмотрел ей в глаза.

— Вот что я еще хотел бы знать, девушка: как я узнаю, что тебе можно доверять?

— А как мне узнать, что можно доверять тебе?

Они молча смотрели друг на друга. Внезапно в комнате стало темнее: солнце зашло за тучу.

— Я действительно тебя люблю, — наконец сказал он, и она изумилась беззащитным ноткам, вдруг прозвучавшим в его голосе. Ничего подобного прежде Амелия не слышала. — Я намереваюсь тебя защищать и буду это делать, если ты станешь моей женой.

— Ты имеешь в виду, что я буду защищена от Ричарда?

Дункан смотрел ей прямо в глаза.

— Да, и от всего остального, что есть в мире плохого. И я надеюсь, что когда-нибудь ты поверишь в то, что мне можно доверять.

«Доверять»… Это слово потрясло ее. Неделю назад он был поглощен единственным желанием — убить Ричарда Беннетта.

Он все еще оплакивал свою утрату. Он не мог исцелиться от этого горя всего за одну неделю только потому, что физически возжелал ее, Амелию Темплтон. И вот он уже предлагает ей замужество с требованием обоюдной преданности… Кроме того, он с самого момента их знакомства лгал ей относительно своей личности.

— Как насчет моего дяди? — спросила она. — Он мой опекун. Я не могу вступить в брак без его согласия.

— Я за ним пошлю.

— И что дальше? — с издевкой поинтересовалась она. — Ты завоюешь его уважение?

Дункан поднял на нее глаза.

— Да. Я спас тебя от Мясника Нагорий, разве не так? И я готов побиться об заклад, что твой отец был бы счастлив, попроси я у него твоей руки, когда он гостил здесь весной.

Подобная самоуверенность ошеломила Амелию.

— А знаешь, у меня есть приданое. И оно достаточно внушительное.

— Мне нет до этого дела, девушка, но я его приму. Для блага Шотландии. Так значит, решено?

Она сделала глубокий вдох и ответила, отчаянно надеясь на то, что поступает правильно:

— Да, решено.

Он направился к двери.

— Отлично! Сегодня ты напишешь Беннетту и разорвешь помолвку. Только не запечатывай письмо. Я прочту его, прежде чем отправить.

— Как насчет доверия?

Он покачал головой:

— Еще рано.

Она уныло вздохнула и, прежде чем он вышел из комнаты, сказала: