– Кому? – резко спросила по-испански шаманка и наклонила голову набок.

– Я ранил одного парня, а он пробил мне голову, мы квиты, но я беспокоюсь за его здоровье.

Лавров хитрил. Судьба индейца, который чуть не убил его в перестрелке, а потом разбил ему голову дубинкой, нисколько не волновала его. Но богатейший опыт журналиста в общении с дикими племенами подсказывал ему, что войти в доверительные отношения с туземцами можно, только заботясь о членах их племени. И он не ошибся: Фрессиа сразу откликнулась на доброе сердце европейца.

– Его зовут Пайнекио, – встрепенулась старуха, потом расслабилась под взглядом «мачи» и стала ковырять палкой в остывших углях очага, выкатывая оттуда круглые кукурузные хлебцы, похожие на армянский толстый лаваш, и добавила: – С ним все в порядке.

Анабель сделала два последних глотка, отставила целебный напиток и смиренно сложила перед собой аккуратные руки. В ее глазах читалось умиротворение. Боль ушла.

– Может быть, вы, уважаемая, поможете и вот этому человеку, – Виктор указал «мачи» на Кремня, который боялся даже пикнуть, словно ребенок спрятавшись в одеяло, как «в домик».

– Я заберу его с собой. А вы – пленники наших воинов, – холодно произнесла шаманка. – Арабы пообещали за вас много оружия.

– Вот те на! – удивился Лавров, – А зачем вам оружие?

Шаманка уставилась на него и слегка покраснела. Виктор взглянул на бабушку Фрессиа. Та накладывала на кукурузные лепешки куски вареной говядины и тушеных овощей.

«Это вовремя», – подумал украинец. Он даже не мог вспомнить, когда ел в последний раз горячую еду, кажется, это был немецкий суп «айнтопфе» фрау Кордес.

– Решили добиваться расширения индейских прав на свою землю? – нарушила тишину Анабель, продолжая тему, поднятую Виктором.

– Да, – мрачно ответила «мачи». – Пока нашими землями управляет чилийское правительство, мы не успокоимся. Нас не завоевали ни инки, ни испанцы. Это наши земли, и управлять ими мы будем по индейским обычаям, а не по законам Чили.

– А вы не чилийцы, что ли? – в голосе Лаврова послышалась ласково-успокаивающая интонация.

– Мы индейцы мапуче, никакие мы не чилийцы, – засмеялась бабушка Фрессиа. – Вот, держите лепешки. Ешьте, поправляйтесь…

Пожилая индианка с удовольствием наблюдала, как пленники уплетают кушанье.

– Ну, знаете, я не согласен, – обратился Виктор к шаманке. – Двадцать первый век! Вы что, за землю готовы убивать? Неужели нельзя договориться?

– Вить, – Анабель с набитым ртом дернула Лаврова за рукав и сказала шепотом на русском: – Осторожнее общайся с шаманкой. Мапучи до сих пор практикуют человеческие жертвоприношения, чтобы ты знал…

– Да ты что! Они же не папуасы с каких-нибудь островов. На джипах ездят… – недоверчиво усмехнулся Лавров.

– Знатного пленника убивают ударом дубины, а его сердце воины вырезают и съедают, чтобы храбрость казненного перешла к ним. Иногда отрезают конечности у еще живой жертвы, жарят их и съедают на глазах у того, кого казнят…

– Я не собираюсь убивать человека со светлыми волосами, – вдруг сказала шаманка аргентинке.

Анабель и Виктор удивленно переглянулись. Шаманка понимала их разговор? Затем посмотрели на бабушку Фрессиа. Та, пожав плечами, объяснила:

– От «мачи» ничего нельзя скрыть. Она понимает все языки мира, хоть и не говорит на них.

– Понял… Читает мысли, – шепнул на русском Виктор.

Виктор не читал чилийских газет, не смотрел местного телевидения, поэтому и не знал местных обычаев. И все же Анабель не лгала. Последний общеизвестный случай такого рода убийства произошел в мае 1960 года, когда после цунами богу моря Ньен Лав Кену принесли в жертву мальчика. Об этом писали в газетах. Дело получило широкий общественный резонанс, и «мачи», совершившую жертвоприношение, посадили в тюрьму, однако спустя какое-то время, когда страсти затихли, все-таки отпустили. К тому же убитый мальчик был индейцем, а евро-американцам нет дела до индейцев. И по сей день по-настоящему полноправными людьми «цивилизованные» считают только себя.

Тем временем трапеза в индейском жилище продолжалась. Бабушка Фрессиа подала какой-то горячий напиток в грубых керамических кружках.

– Что это? – спросил у Анабель шепотом Виктор.

– Мудай!

– Хм. У нас это ругательство… А у вас?

– Овощной бульон из пшеницы, зеленого гороха и картошки – пей, не бойся! – шепотом ответила Феррер.

– А ему нельзя! – как бы оправдываясь, заявила старуха, кивнув на Кремня. – Его еще будут лечить.

В дверном проеме появился мужской силуэт, который на время заслонил и солнце, и деревья, и пегих лошадок.

– Это хозяин дома Маурисио, – представила вошедшего бабушка Фрессиа.

Когда Маурисио, как говорят телевизионщики, «сошел с контрсвета», Лавров разглядел в нем индейца лет сорока, одетого в белую этническую рубашку «кильт», подпоясанную кушаком кофейного цвета. Черные прямые волосы были подрезаны выше глаз и ниже ушей. На плечи Маурисио было накинуто черное шерстяное пончо.

Индеец кивнул бабушке Фрессиа, тепло поздоровался с «мачи», слегка поклонился сеньорите Феррер, проигнорировал Кремня и обратился к Виктору.

– Здравствуйте! Пайнекио – воин, которого вы ранили, – сказал, что вы – фотограф из Европы.

– Да, – с достоинством ответил Виктор. – Я ранил его в бою…

– Неважно уже, рука Пайнекио заживет. Останется шрам на память… Я прошу сделать нам на память несколько картинок, – с этими словами Маурисио достал из-под черного пончо фотоаппарат Nikon D7000 и протянул его Лаврову.

Виктор взял в руки камеру, осмотрел объектив – AF-SDX 18-105. «Хорошая вещь. На каждый день, с удобным диапазоном фокусных расстояний и впечатляющей резкостью. И эти занимаются человеческими жертвоприношениями? Нехило…» – подумал журналист, а вслух спросил:

– Что снимать?

– А все вокруг снимай. Так, чтобы было видно, как красива наша земля!

Виктор посмотрел уровень заряда батареи. Полный. Проверил наличие флеш-карты. На месте, почти пустая.

– Ну, Маурисио, пойдем поработаем! Анабель, помоги мне с переводом, – призвал заметно повеселевший Лавров. – Бабушка Фрессиа, присмотрите за моим товарищем, очень вас прошу, – Виктор слегка поклонился, прижимая к груди фотоаппарат.

– Идите фотографируйте, не беспокойтесь. «Мачи» выгонит из него духов калку! – откликнулась пожилая индейская женщина.

– Ушел творить добро, – сказал Виктор Кремню на прощанье. – Надеюсь, никто от этого не пострадает.

Но Кремень не слышал Лаврова. Он безразлично смотрел куда-то вверх.

Все те же дети, которые давно уже использовали все мыльные пузыри и скучали, сидя на травке, по команде Маурисио сбегали за одеялами, накрыли ими свои плечи, расставили руки и исполнили перед объективом фотоаппарата танец «чойки» – сцены из жизни птиц.