Пожилая дама вдруг осеклась, схватила внука за руку и вприпрыжку помчалась к калитке.

Я оглянулась. Из-за угла высовывалась злобная физиономия Евдокимовой. Как давно поломойка тут ошивается и много ли ей удалось подслушать, я не знала.

Слова бабушки Феди не давали мне покоя. Какая ловушка может быть в психологическом центре «Доверие ради жизни»? Порывшись в папке с бумагами, я достала заявление Ленки Алябьевой в этот центр.

На фирменном бланке ГБУ СО МО «ЭСРЦН „Доверие ради жизни“» было напечатано: «Прошу оказать мне (моей семье) помощь в социальной реабилитации в связи со сложившейся трудной жизненной ситуацией». На чистой строке Ленкиной рукой приписано: «Прошу провести логопедические занятия с моим сыном».

Я недоумевала: что такого опасного в логопеде? И как расшифровывается устрашающая аббревиатура ОУСС ГБУ СО МО ЭСРЦН? Возможно, именно в этом заключена отгадка?

Я решила изменить свои планы и, вместо того чтобы поехать к Динаре Бадмаевой, отправилась в «Доверие». Тем более что идти далеко не пришлось, я только перешла улицу Ленина и прямо за универсамом «Дикси» обнаружила нужный дом.

– Как мне найти психолога Заболотную? – спросила я у старушки на проходной.

– Где-то здесь пробегала. Посмотрите в пятом кабинете.

Я понятия не имела, как выглядит Арина Викторовна, к счастью, в пятом кабинете сидела только одна женщина.

– Арина Викторовна?

Дама кивнула.

– Я к вам.

Сначала мне показалось, что Заболотной около сорока лет, но когда она встала из-за стола и заговорила, я поняла, что ей вряд ли больше тридцати. Просто психолог была очень полной, а полнота прибавляет возраст.

– Вы на прием? На три часа? А где ребенок? Учтите, я не консультирую бесплатно.

Понятно, в рабочее время дама подрабатывает частными консультациями.

– Я не на консультацию. По крайней мере, не сегодня. Впрочем, скоро мне, вероятно, понадобятся услуги психолога.

Мне удалось заинтересовать Арину Викторовну.

– А в чем дело?

– Видите ли, я – мама… – начала я и замолкла, поскольку совершенно не представляла, как вырулить разговор на характеристику, которую Заболотная дала Костику Алябьеву.

– Так-так, – профессионально ободряющим тоном сказала Арина Викторовна, – продолжайте.

– Моя дочь ходит в шестьдесят седьмой сад, в старшую группу…

Снова повисла пауза, которая ничуть не смутила психолога:

– Так…

Поколебавшись секунду, я решила действовать по возможности прямо:

– В общем, ко мне попала эта бумага. Это ведь ваша подпись?

Я протянула Арине Викторовне ксерокопию психологического портрета Костика Алябьева.

– Откуда это у вас? – удивилась Заболотная.

– От заведующей садом, я в хороших отношениях с Мариной Георгиевной. Видите ли, я как мать очень обеспокоена. Моя Алисочка ходит с этим мальчиком в одну группу. Возможно, я не совсем понимаю психологические термины, но звучит устрашающе: «стремление к аффилиации», «латерализация функций головного мозга не завершена», «недоразвитость переднего отдела мозжечка»… Я хочу знать, не опасно ли моей Алисочке общаться с этим мальчиком?

Выглядела я полной идиоткой, однако психолога это не удивило. Очевидно, такие полоумные мамаши составляли основной костяк ее клиентуры.

– Ой, не берите в голову! – махнула она рукой. – Эта бумага абсолютно ничего не значит!

– Ну как же, – упорствовала я, – мальчик действительно хулиганистый. Смотрит вызывающе, имеет свое мнение, может надерзить. А еще, знаете, – я понизила голос до трагического шепота, – он такой шустрый, все время куда-то бежит, руками машет, что-то придумывает. Не передастся ли его буйное поведение моей девочке? Она у меня такая хорошая, такая спокойная!

Я опасалась, не перегнула ли палку. Однако судя по реакции психолога, я была самой что ни на есть типичной мамашей в этом городе.

– Не берите в голову, – повторила Арина Викторовна, – я отлично помню этого Костика Алябьева. Он нормальный ребенок, может, шаловливый, ну так ведь вы же не ожидаете, что пятилетний мальчик будет сидеть в уголочке и вышивать крестиком? Естественно, он хочет побегать и не всегда слушается воспитателя, но грамотный педагог сможет найти с ними общий язык.

– Понимаете, как раз с грамотным педагогом в группе проблема. Воспитатель Евдокимова – она, как бы помягче сказать…

– Профессионально не пригодна, – подсказала психолог.

– Так вы в курсе?

– Я с ней беседовала, десяти минут хватило, чтобы составить мнение.

– Вот, может, ее следовало бы протестировать, а? На предмет профессиональной пригодности?

– Такого задания мне не давали.

Задания! Кто дал Заболотной задание тестировать именно Костика Алябьева? Причем с четким указанием выдать негативную характеристику? Только что в частной беседе она призналась, что отклонений от нормы у Костика нет. Я надеялась, что мне удастся разговорить Арину Викторовну, однако та, сообразив, что сболтнула лишнее, мгновенно сменила тему:

– Впрочем, если хотите, я могу позаниматься с вашей девочкой. В любом случае занятия с психологом благотворно скажутся на развитии ребенка: улучшится память, речь, общее эмоциональное состояние. По вторникам и пятницам в шесть часов вас устроит?

– Ой, нет, спасибо, – радостно заулыбалась я. – У меня есть знакомая, которая окончила факультет психологии МГУ, думаю, она нам поможет. Меня только этот Костик Алябьев беспокоил.

Поняв, что ей лично ничего не обломится, а доход уйдет к конкурентке, Заболотная злобно бросила:

– Ну как знаете. А по поводу Костика можете не беспокоиться, эта характеристика – простая формальность.

– Кстати, можно поинтересоваться, как вы определили, что у мальчика недоразвит мозжечок? Разве для этого не требуется сделать магнитно-резонансную томографию? Или, на худой конец, электроэнцефалограмму?

– Совершенно не обязательно, достаточно иметь большой профессиональный опыт, – важно отозвалась женщина-рентген.

– Еще вопрос: может ли пятилетний ребенок страдать старческим слабоумием?

Психолог распахнула глаза:

– Вы шутите?!

– Отнюдь. В вашей характеристике сказано, что у Алябьева «слабо выраженная сенильная деменция», а сенильная деменция – это ведь старческое слабоумие. А в чем, если не секрет, оно проявляется?

Заболотная загадочно уставилась в потолок, но не успела ничего ответить, в кабинет заглянула ее коллега.

– Ариша, ты завтра пойдешь на панихиду?

Арина Викторовна испустила тяжкий вздох: