В этот момент из садика вышла пожилая женщина в каракулевой шубе. Рядом с ней шел мальчик – тот самый, который спал в комоде. Мальчишка тоже меня узнал и задорно улыбнулся.

– Извините, – обратилась я к женщине, скорей всего, это была бабушка мальчика, – это не мое дело, но я не могу молчать! Что хотите со мной делайте, но я выскажусь!

Пожилая дама настороженно застыла на месте.

– Ваш внук ведь ходит в группу к Ирине Анатольевне Евдокимовой?

Бабушка нахмурилась и кивнула.

– Так вот, – продолжала я, – воспитатель Евдокимова, если, конечно, ее можно назвать воспитателем, подвергает жизни детей реальной опасности. Она уходит курить на улицу и оставляет малышей одних в группе. А в тихий час она вообще сваливает из сада! Кто знает, что придет детям в голову в отсутствии взрослых?

Пожилая дама стала мрачнее тучи.

А я не могла остановиться:

– Если честно, для меня это нонсенс – курящая воспитательница! Я ходила в обычный советский садик, и чтобы от воспитательницы за версту воняло табаком – да это в страшном сне никому не могло привидеться! Между прочим, Евдокимова еще и матом ругается как сапожник. И я лично не удивлюсь, если узнаю, что она также закладывает за воротник, вид у нее соответствующий. Собственно, она и не скрывает, что работала продавцом в магазине. Вы в курсе, что у нее нет педагогического образования?

Бабушка горестно кивнула, но промолчала.

– Мое мнение: эту особу нельзя подпускать к детям на пушечный выстрел! В садике детей должны окружать добрые, светлые люди. Конечно, быдла вокруг хватает, когда ребята вырастут, они с ним обязательно столкнутся. Но тогда они станут постарше и психика у них будет покрепче! А сейчас они полностью беззащитны перед мерзавкой! Слышали бы вы, какими словами Евдокимова их поносит, у меня, взрослого человека, уши свернулись в трубочку! А у детей в этом возрасте формируется самооценка и мировоззрение, нельзя, чтобы они думали, будто оскорбления, мерзость и пошлость – это норма жизни. Вы меня понимаете?

– Ох! – испустила горестный вздох бабушка, крепко прижимая к себе внука. – Подпишусь под каждым вашим словом! Я уже и так забираю Феденьку пораньше, когда есть возможность, не всегда, к сожалению, получается, я ведь работаю. Стараюсь, чтобы он как можно меньше общался с поломойкой.

– Поломойкой?

– Ну да, так мы прозвали Евдокимову.

– Кто это «мы»?

– Группа родителей, которые были против того, чтобы ее поставили воспитателем.

Я поразилась, насколько Евдокимовой подходит это прозвище. Нет, поймите меня правильно, я ни в коем случае не умаляю труд уборщиц, это тяжелая и достойная работа. И знаете ли, уборщица уборщице рознь. Когда я осталась без крыши надо головой, именно уборщица Галина Егоровна приютила меня в своей коммуналке. Абсолютно простая женщина, по уровню интеллекта она даст сто очков вперед нынешнему министру образования. Мы дружим до сих пор.[4]Так что есть уборщицы, а есть поломойки – необразованные хамки, такие, как Евдокимова.

– Как вообще получилось, что это убожество занимает должность воспитателя? – спросила я.

Пожилая дама бросила опасливый взгляд на окна и сказала:

– Давайте отойдем подальше, здесь нас могут услышать.

Мы свернули за угол здания. Маленький Федя развлекался тем, что сбивал лопаткой снег с кустов, а его бабушка тем временем рассказывала:

– Как-то стремительно все произошло. Сначала Евдокимова была няней. Я уже тогда видела, что это злая тетка, что она ненавидит детей, но она, слава богу, редко появлялась в саду. С утра придет, завтрак подаст – и поминай как звали. Потом из группы одновременно уволились две воспитательницы. Одна – молоденькая девушка – ушла в декрет, а вторая – Ольга Ивановна, педагог от бога, с большим стажем, – ее, что называется, «ушли». Заведующая вынудила ее уволиться, потому что она отказывалась вести платные занятия. Ну, вернее, брать деньги за занятия, которые и так положены по образовательной программе. А поломойка, знаете, не гнушается! Как только стала воспитателем, придумала вести кружок «Веселый карандаш». Буду, говорит, учить детей держать в руках карандаш. Вообще-то это основная задача сада – научить ребенка держать в руке карандаш, рисовать, писать буквы. Но суть в том, что кружок не бесплатный, двести рубликов стоит. Вроде мелочь, но если учесть, что в группе двадцать пять детей и платим мы фактически «за воздух», то…

Я вернула бабушку в русло беседы:

– Так как же все-таки поломойка стала воспитательницей?

– А очень просто. Представьте ситуацию: в группе нет ни одного воспитателя, работает только няня Евдокимова. Проходит месяц, другой, третий – а заведующая Бизенкова и не чешется искать персонал. Дети одичали, никаких занятий с ними не проводят, они толком даже поесть не успевают! И вот, когда терпение родителей уже на пределе, Бизенкова на собрании заявляет: отныне Евдокимова переводится в воспитатели, а ей в помощники возьмут няню.

– И все родители так сразу обрадовались? – скептически вопросила я.

– Нет, конечно. Люди же не слепые, видят, что представляет собой поломойка. Елена Алябьева, мама Костика Алябьева, возмущалась больше всех. Ходила к заведующей, убеждала ее повнимательнее присмотреться к Евдокимовой, посидеть на ее занятиях, убедиться, что она педагогически беспомощна, но все без толку. Заведующая уперлась: либо Евдокимова, либо никто. Тогда Елена написала жалобу в отдел дошкольного образования, собрала подписи нескольких родителей, но не успела ее подать.

– А что случилось? – спросила я, хотя знала ответ.

– Заведующая натравила на Елену отдел опеки и попечительства и отобрала сына. Говорят, ее в одну секунду лишили родительских прав. Все недовольные мгновенно заткнулись, против поломойки никто больше не выступает.

Так вот в чем дело! Инициатива лишить Ленку родительских прав исходила от заведующей садом. Квартира, которая записана на Костика, тут ни при чем.

– Наша жизнь превратилась в кошмар, – делилась бабушка. – Вы не поверите, я, убежденная атеистка, член коммунистической партии с тысяча девятьсот семьдесят третьего года, купила икону Богоматери и каждый день на нее молюсь! Прошу, чтобы мы спокойно доходили в этот сад до мая, потом нам обещали место в другом саду. Я буквально считаю часы, когда мы отсюда уйдем! – Из ее глаз покатились слезы. – А еще моя дочь сдуру подписала договор с «Доверием», теперь не знаем, как от них отвязаться. Не сегодня-завтра и у нас могут отнять ребенка, под домокловым мечом ходим!

Услышав знакомое название, я вскинулась:

– Вы о «Доверии ради жизни»? О психологическом центре?

– Никакой это не психологический центр, это ловушка.

– Ловушка?

– Нас обманом вынудили признать себя…