— Дело не в том, что ты мне не нравишься... — промямлила я, пятясь назад.

Он напрягся и стал похож на вырезанный из картона манекен.

— Дело в том, что… На самом деле, если бы ты мне не нравился, я бы, наверное, переспала с тобой. По крайней мере, психотерапевт говорила, что именно так и надо сделать…

На лице у него был почти такой же ужас, как при виде моего черного китайского костюма.

— А ты мне слишком сильно нравишься, чтобы я смогла с тобой переспать…

Он был ошеломлен, как если бы, попав в свой лагерь, вдруг нарвался на огонь противника. Только тут до меня стало доходить, что он, наверное, никогда не встречал отказа, потому что во всей бескрайней вселенной не найдется такой женщины, которая не ухватилась бы за возможность быть рядом с таким загорелым Адонисом.

— Становится невозможно… поздно… и… не знаю, как ты, а я к концу недели совершенно вымотана.

— Можно, я как-нибудь тебе позвоню? — спросил он ледяным тоном, надевая пиджак, когда я под бдительным оком Клео вышла проводить его в прихожую.

— Нет, то есть, я хочу сказать, да. Звони. Конечно. Гхм… Спокойной ночи.

Медленно, но твердо я заперла дверь. Клео дернула хвостом и, отвернувшись, величаво прошествовала в холл.

Кошке известны два вида опасности — опасность понарошку и настоящая.

Опасность понарошку — это игра с мышкой, неспособной причинить кошке боль. Настоящая опасность — попасть на ночной дороге в свет автомобильных фар. Перед лицом опасности кошка цепенеет. Не в силах управлять ситуацией, она теряется, не зная, что делать и как себя вести.

В этот момент она очень уязвима, и это может грозить гибелью не только ей самой, но и котятам, существование которых полностью зависит от нее.

— Он заставил тебя переодеться? — Николь попыталась смеяться потише, чтобы разговор услышала не вся редакция, а только половина.

— Он не заставлял, — хихикая, поправила я, хотя сама уже пожалела, что начала этот разговор. Да уж, мы, женщины, — немилосердные болтушки, готовые приоткрыть завесу над подробностями своих отношений с кем-то. Особенно если этот кто-то подставился и выставил себя в дурацком свете. Правда, на сей раз в дураках оказалась я сама.

Почему, ну почему было не ответить просто «хорошо», когда спросили, как прошло свидание. На том все бы и кончилось. Но тогда Николь могла бы подумать, что у нас завертелись какие-то серьезные отношения, а это было слишком далеко от правды.

— Просто у него был такой вид, будто случилось что-то ужасное, вот я и сказала… что могу переодеться.

— Серьезно? Я бы наплевала и внимания не обратила.

Самое обидное, что Николь никогда не приходилось плевать на чье-то неодобрение. Она могла пройтись по улице в пижаме своей бабушки и папильотках на голове. Все равно все мужчины на квадратную милю в окружности смотрели ей вслед, расплываясь в глупых улыбках.

— А спектакль был просто чудовищный! Играли бездарно и так переигрывали, что даже смешно. Нет, правда, он ничего не понимает…

— Может, хотел произвести на тебя впечатление. Ну а… а вы… дальше-то попробовали продвинуться?

— Конечно нет! — возмутилась я, чувствуя, что лицо горит, как в сауне. Тот поцелуй не в счет. Случайность, о которой надо поскорее забыть и не проболтаться. — Я думаю, ему просто было одиноко. В любом случае, больше я не собираюсь с ним видеться. Слишком молод и скучный какой-то.

— Я тебе сразу сказала, — кивнула Николь, а ее пальцы запорхали по клавиатуре. — Кошмар, материал нужно сдать к одиннадцати, а у меня еще ни слова не написано.

— Вообще, что может быть общего у такого мужчины с немолодой разведенной матерью двоих детей? — бормотала я себе под нос, пытаясь расшифровать свои каракули в блокноте. А ведь на той неделе, когда я записывала беседу с автором международных бестселлеров, все было кристально ясно. Сейчас заметки смахивали на древние арабские письмена.

— Видно, у него не все дома…

— У кого? — переспросила Николь, не прекращая поисков домашнего телефона неуловимого телережиссера, у которого ей предстояло брать интервью.

— У мальчика.

— А… Игрушечный мальчик… Забудь его.

Да. Вот это верно. Игрушечный мальчик — превосходное, незатасканное выражение, с запечатанной пробкой, как полоскание для рта. С таким ярлыком его можно упаковать в целлофан, уложить в коробку и запереть в дальний ящик как один из самых неудачных и плачевных жизненных экспериментов.

Тина положила мне на стол список предлагаемых тем для статей. Внизу списка она приписала от руки: «Статья о Хеллоуине. Постарайся придумать что-нибудь интересное. О тыквах уже писали в прошлом году. Ужас!»

Работа. Что бы я без нее делала? Лучшей анестезии и придумать нельзя.

— Хелен! Тебя к телефону, — гаркнул через всю комнату Майк, один из наших шумных политических обозревателей. — Какой-то надутый типчик. Не знаю, почему звонок попал на мою линию. Сейчас переведу на тебя.

Для женщины-журналиста отвечать на телефонные звонки — особое искусство. Голос должен звучать бодро и приветливо: а вдруг звонящий предложит сюжетец, достойный обложки «Ньюсуик»? Правда, это примерно так же вероятно, как то, что динозавры вдруг оживут, начнут выбираться из-под земли и через предместья потопают к городу. Одновременно с этим в голосе должен звучать ледяной холод, на случай, если звонит псих или маньяк.

— Благодарю тебя за вчерашний вечер. — Голос был уравновешенным и любезным.

— О! — только и смогла сказать я от неожиданности.

Прервав полет над клавишами, пальцы Николь замерли в воздухе. Склонив голову набок, она прошептала: «Кто это?» Нюх на сюжеты у нее был, как у ищейки.

Придерживая трубку подбородком, я пальцами изобразила «одну П».

— Мне он очень понравился, — продолжал он.

О боже. Ну и враль. Да он, пожалуй, больше развлекался, проливая кровь.

— Да, мне тоже.

Николь округлила глаза и, глядя на меня, медленно покачала головой.

— Извини, что постановка оказалась неудачной, — сказал он.

— Да что ты, нормальный спектакль, правда-правда…

Схватив со стола шариковую ручку, Николь чиркнула ей, как скальпелем, себе по шее.

— Я хочу спросить, мы не могли бы вместе поужинать в следующие выходные? — спросил он.

Потрясение волной пошло по телу и осело в ногах, как пара свинцовых башмаков.

— В следующие выходные дети будут со мной, — ответила я, само благоразумие.

Николь одобрительно кивнула и вернулась к клавиатуре. Вот и все. Конец. Ничего у нас не выйдет, игрушечный мальчик.