Меня, если разобраться, его одежда тоже не потрясла. Правда, туфли начищены так, что впору глядеться в них вместо зеркала, когда выщипываешь брови. Полосатая сорочка, вельветовые брюки, тщательно подобранный кожаный ремень. Все такое правильное, такое классическое, как в старом журнале мод.

Но — против правды не попрешь — выглядел он в этом наряде очень недурно. И пахло от него свежестью альпийского луга. Никакого сравнения с большинством моих коллег мужского пола, от которых неизменно несло спиртным, сигаретами и какими-то веществами, о природе которых я предпочитала знать как можно меньше. Его глаза сияли, как голубые огоньки газовой горелки, когда он смеялся моим остротам (может, слишком громко). Одна из моих шуток касалась ненормальных снобов, которые ездят на европейских автомобилях. Пока мы неслись в театр, я была слишком обижена и замучена, чтобы обратить внимание, какая машина у Филипа. После представления, когда, распахивая передо мной дверцу «ауди», он весело подмигнул, это показалось мне просто очаровательным.

Филип определенно был очень мил, и мне показалось, что ему сейчас требовалась не очередная партнерша по сексу, а просто внимательная и сочувствующая собеседница. В такой ситуации ничего не было страшного в том, чтобы предложить ему дружбу. Я пригласила его в дом на чашку кофе.

— Я бы с удовольствием, — сказал он, — но обычно не пью ничего, содержащего кофеин, так поздно. А какой-нибудь травяной чай у тебя найдется?

Нет, у меня, конечно, были знакомые на работе, которые увлекались травяным чаем, но я не была уверена, что он говорит именно о таком чае.

— Ой, как жалко, у меня только обычный чай в пакетиках.

Дом в отсутствие детей становился непривычно тихим. Даже когда они спали, я постоянно прислушивалась к их сонным вздохам, поправляла сползающие одеяла. Я расшвыряла туфли в разные стороны и начала шарить по кухонным шкафам в поисках пары одинаковых чашек.

— Интересная кошка, — донеслось из комнаты. — Она прямо почти как человек.

Подхватив поднос с двумя пакетиками чая, предусмотрительно упрятанными в заварочный чайник, и с двумя чашками (треснутая — с моей стороны), я вошла в комнату. Увиденное меня удивило. Клео, не переставая мурлыкать, сидела на коленях Филипа. Передними лапами она упиралась в его рубашку и, вытянувшись, лизала его подбородок. Никогда прежде Клео не выражала так явно своей симпатии незнакомому человеку.

— Прости, сейчас я ее прогоню, — сказала я.

— Не надо, у нас с ней все в порядке. — И он провел рукой по ее хребту. — Ты хорошая кошка, правда? Ну а теперь расскажи мне о своих детях.

Я похолодела. Он грубо и без предупреждения вторгся на Запретную Территорию. Конечно, я не делала секрета из факта наличия у меня детей. Они были неотъемлемой частью меня самой, как ноги и руки. И даже захоти я очень сильно, не смогла бы скрыть того, что они у меня есть. В этом доме все так и кричало: «Дети!» Гостиная по щиколотку завалена конструктором «Лего». На кухонных шкафах приклеены скотчем рисунки Лидии в духе фовистского[12]примитивизма. Школьный ранец Роба валялся, как пьяный, на полу у дверей его комнаты.

Дети — основа, стержень моей жизни, они драгоценны настолько, что ради них я готова была вырвать сердце из груди. Он не имеет права о них расспрашивать. Они не имеют никакого отношения к этой мимолетной связи, к человеку, с которым я решилась переспать один раз, причем шансы на то, что у нас это получится, стремительно падали.

— Лучше ты расскажи о себе, — ответила я. — Ты был женат?

Он поскучнел, будто я спросила, приходилось ли ему облачаться в сетчатые чулки и выходить на сцену в образе Джуди Гарланд.

— Нет.

— А дети есть?

Он смущенно заулыбался и помотал головой.

— Так ты, наверное, поссорился с невестой?

Клео, покончив с подбородком, начала вылизывать ему ухо.

— Да нет, честно говоря, у меня и не было невесты. Как насчет музыки?

Музыки? Он что, хочет поговорить о музыке? Не дожидаясь ответа, Филип обратился к моей коллекции записей и, порывшись, вытащил одно из последних приобретений, моих любимцев Эллу Фитцджеральд и Луи Армстронга. «Мы ведь можем дружить?»

У Филипа явно есть какая-то проблема, а иначе почему он здесь? Я уже собралась, включив все свои навыки интервьюера, выяснить, что с ним неладно. Поскорее бы он уже выговорился, а потом пусть собирает манатки и едет домой. Хочется наконец нормально выспаться.

— Хочешь потанцевать? — спросил он.

— Что?! Здесь?

— А почему нет?

Глупость какая-то. Все же надо согласиться: если я с ним потанцую, он, возможно, удовольствуется этим и отправится домой. Подойдя, я вложила влажную, дрожащую руку в его прохладную сухую ладонь и чуть не взвыла от боли, наступив на кубик «Лего». Если бы я могла предвидеть, что гостиная превратится в танцевальный зал, убрала бы детские игрушки и не стала бы разуваться.

Тягучий голос Эллы окутал комнату чувственной дымкой, а я отметила потрясающее чувство ритма у моего партнера (должно быть, выработал его, годами маршируя на парадах). Его тело, когда он невзначай прикасался ко мне, казалось облаченным в стальные доспехи. Но я понимала: все его изгибы слишком правильной формы, чтобы быть стальными. Доспехи были выполнены из материала, мне совершенно незнакомого: из мускулов.

— Сколько лет твоих детишкам? — спросил он.

О, нет. Какое отношение к нему имеют мои дети?

— Младшей почти три, старшему двенадцать.

Медленно, мучительно он вытянул из меня их имена, вызнал, чем они любят заниматься в выходные и как относятся к разводу родителей. Наконец мне удалось сменить тему, а потом мы немного потанцевали молча. У Филипа и впрямь была фантастическая фигура — при этом он то ли нечаянно, то ли нарочно придвигался все ближе. Помня о словах психотерапевта, я не отпрянула, когда он нагнул свою богоподобную голову и прижался губами к моим губам.

Комната завертелась в калейдоскопе игрушек, чашек и блюдец на фоне стен абрикосового цвета. Клео с одобрением наблюдала, как я отвечаю на волшебный поцелуй. Нежный, влажный, благоухающий. Он был совершенством, более чем совершенством! Слишком совершенным!

Я перестала раскачиваться в такт музыке и выпрямила спину. Ну нет, черт побери! Так дела не должны делаться. Задумка насчет ночи была моей, значит, это я должна вести партию. Этот мужчина-мальчик не имел никакого права судачить тут с Клео, а потом приглашать меня на танец. Да еще и про детей выспрашивает…

Он тоже замер. Что ж, по крайней мере, хватило чуткости заметить, что у меня изменилось настроение.

— Может, пойдем в спальню? — тихо спросил он.

Некоторое время — месяцев шесть, а может, тысячу двести лет — я пыталась собраться и что-то ответить. Мадам Невозмутимость была… потрясена — другие слова здесь просто не годятся.