Ребенком Фригейт видел его именно в таком обличье и верхом на лошади. Это было на параде перед цирком — кажется, Селлс и Флото? Фригейт стоял со своим отцом у здания суда на Адамс Стрит и нетерпеливо ждал появления всадника — любимого героя вестернов. Герой появился, но вдрызг пьяный, и на глазах у публики свалился с коня. Под громкий хохот и крики толпы Райдер вмиг отрезвел, вскочил в седло и с блеском продемонстрировал целое представление в духе «Дикого Запада» — все ковбойские трюки и потрясающе точные броски лассо.

Тогда Пит считал пьянство моральной проказой, и этот эпизод мог полностью развенчать Райдера в его глазах. Но восхищение героем было столь велико, что он отпустил ему все грехи. Каким же маленьким фарисеем был он в те годы!

Что касается Фарингтона,[7]то по портретам на суперобложках биографических книг Фригейт хорошо запомнил его внешность. Он читал его рассказы и романы с десяти лет, а в пятьдесят семь написал предисловие к его собранию сочинений.

В силу каких-то непонятных причин они оба — Райдер и Фарингтон — путешествовали под вымышленными именами. Фригейт не пытался проникнуть в их тайну, во всяком случае — пока. Но он загорелся желанием во что бы то ни стало попасть на борт «Раззл-Даззл».

В этот момент Фриско Кид заявил во всеуслышание, что он и Текс готовы вести переговоры со всяким, кто пожелает записаться в команду. На палубу вынесли два складных стула, и перед усевшимися офицерами немедленно стала выстраиваться очередь желающих. Питер встал следом за тремя мужчинами и одной женщиной. Он внимательно прислушивался к задаваемым вопросам и прикидывал, что же ему следует отвечать своим нанимателям.

Сидя на бамбуковом стуле и покуривая сигарету, Фриско Кид внимательно осматривал Фригейта с ног до головы.

— Питер Джайрус Фригейт, э? Американец. Средний Запад. Правильно? Вы смотритесь достаточно выносливым парнем. Когда-нибудь плавали?

— На Земле — немного, обычно на небольших судах по реке Иллинойс. Но здесь — вполне достаточно: три года на катамаране и год — на двухмачтовой шхуне вроде вашей.

Все это было совершеннейшим враньем. Ему удалось лишь три месяца попутешествовать на паруснике; времени хватило лишь для того, чтобы запомнить терминологию.

— Гмм… А что — эти суда ходили в короткое или долгое плавание?

— Некоторые — в долгое, — Фригейт обрадовался, что его не спросили о разнице между шхуной и катамараном; моряки очень любили это выяснять. Для Фригейта все, что плавало по реке, называлось лодкой; Фарингтон же был истинным мореплавателем, хотя и лишенным здесь моря.

— В этих краях, — добавил Питер, — ветер обычно дует вверх по Реке. Поэтому большей частью мы шли против ветра.

— Ну, некоторые ходят и по ветру, — отозвался Фарингтон.

— Что вас заставляет наниматься на судно? — спросил Райдер.

— Я по горло сыт здешней жизнью. Мне больше невмоготу это монотонное существование. Я…

— Но на судне не легче, вы же прекрасно знаете, — прервал его Фарингтон. — Теснота, скученность, людей мало, но со всеми нужно уживаться. То же самое однообразие.

— Конечно, я понимаю. Но мне хотелось бы добраться до конца Реки. Катамаран, на котором я плавал, сгорел, когда его команду пытались захватить в рабство. Шхуну потопил речной дракон…

— Так. А капитаны этих двух судов? Кто они?

— Катамараном командовал француз, де Грасс. А капитаном шхуны был сукин сын Ларсен, не то норвежец, не то датчанин. По-моему, на Земле он занимался охотой на тюленей.

В том, что он сказал о Ларсене, не было ни слова правды, но надо отбивать атаки Фарингтона. Тот улыбнулся, прищурился и медленно спросил:

— У Ларсена было прозвище — Волк?

Питер сохранял полную невозмутимость. Нет, он не попадет в эту ловушку и не станет выкручиваться. Стоит Фарингтону уловить хоть малейшую фальшь, он ни за что не возьмет его на судно.

— Нет, его прозвали Ублюдок. Ростом он был шести с половиной футов и слишком темноволос для скандинава. А глаза у него черные, как у араба. Вы его знали?

Фарингтон отмолчался. Он придавил в пепельнице сигарету и прикурил другую.

— Владеете ли вы луком? — спросил Райдер.

— Конечно, я не Робин Гуд, но за двадцать секунд выпущу шесть стрел с весьма приличной точностью. Я изучал это искусство два десятилетия. Не стану выдавать себя за великого воина, однако я участвовал примерно в сорока крупных операциях и множестве мелких. Четырежды тяжело ранен.

— Когда вы родились? — продолжал Райдер.

— В 1918 году.

Мартин Фарингтон посмотрел на своего помощника.

— Полагаю, в детстве вы посмотрели множество фильмов?

— Не больше других.

— А ваше образование?

— Я получил степень бакалавра по английской литературе, занимался философией, но читал лишь временами, от случая к случаю. Боже, как я всегда старался уклониться от чтения!

— Я тоже, — бросил Фарингтон.

Наступило молчание, и Райдер медленно произнес:

— Да, наши земные воспоминания с каждым днем тускнеют.

Это означало, что даже если Фригейт и видел Райдера в его фильмах, а портреты Фарингтона на его книгах, он должен об этом забыть. Вопрос капитана о его образовании, возможно, был связан с желанием иметь на судне достойного собеседника. На Земле его товарищи по плаванию обычно являлись людьми грубыми, необразованными и не могли разделять его духовных интересов.

— Нам остается еще поговорить примерно с двадцатью претендентами, — сказал Фарингтон, — а потом сделать выбор. Решение вы узнаете к вечеру.

Фригейту нестерпимо хотелось попасть на судно, но он боялся, что излишняя настойчивость отпугнет капитана и его помощника. Они странствовали под чужими именами, а потому осторожно подбирали людей. Чем это было вызвано, он еще не понимал.

— Мы забыли еще кое о чем, — заметил Райдер. — На судне есть лишь одно место, и вашу подругу мы принять не можем. Это вам подходит?

— Вполне.

— Попытайтесь закрутить роман с Абигайл, — посоветовал Райдер, — если не имеете ничего против трех остальных ее поклонников и если, разумеется, она вам понравится. Пока что она не проявляла слишком большой неприступности.

— Абигайл — женщина привлекательная, — ответил Питер, — но она не в моем вкусе.

— Может быть, в вашем вкусе Мустафа? — усмехнулся Фарингтон. — Во всяком случае, сам он на вас посматривает.

Фригейт бросил взгляд на подмигнувшего ему турка и, вспыхнув, отрезал:

— А это меня привлекает еще меньше!

— Тогда, чтобы избавиться от посягательств Бинса и Мустафы, дайте им это понять. — Фарингтон заговорил серьезно. — Я — не гомик, хотя это участь многих моряков. Любое судно — военное или торговое — змеиное гнездо содомского греха. Эти двое — настоящие мужчины, но совершенно безразличны к прекрасному полу. Они отличные моряки. Если вы уверены, что сумеете их отвадить, мы оставим вас в списке претендентов. Но предупреждаю заранее, на судне — никаких свар и грызни. Можете сводить счеты на берегу, и если мы кого-то потеряем, вы прихватите любую бабенку, которая вам приглянется. Но она обязательно должна быть хорошим матросом — на судне нет места для балласта.