силуэтом на фоне ещё большей черноты, далёкий свет факелов почти не достигал его лица, и оставалось лишь гадать, с каким чувством Джерард встречает меня.

Можно было полагаться лишь на слух, но Джерард молчал, предоставляя право высказаться поздней — и незваной — гостье. Я прикусила губы, болью подстёгивая себя заговорить.

— Джед…

Неразличимый в багровой тьме, он ответил смутным движением.

— Не надо. Я понял.

На миг я склонила голову, словно нерадивая прислужница, и, развернувшись, чтоб уйти, негромко прибавила напоследок:

— Я хотела лишь, чтоб не осталось ничего дурного между нами… Прощай.

— Ангэрэт, постой!..

Я замерла от тихого оклика с глухо стучащим сердцем. Джед притворил дверь и на миг замер, верно, прислушиваясь, нет ли кого поблизости, с его звериным слухом наёмник мог узнать это наверняка. Я смутилась тому, как вовсе забыла об осторожности. Застань меня кто у дверей наёмника в неурочный час… разумеется, не преминули бы услужливо доложить ард-риагу, а уж отец обрушил бы все громы и молнии на мою голову. Слухи непременно пошли бы гулять по Таре: как же, высокородная невеста поставила под сомнение свою… благопристойность. Такой товар не может оказаться порченым. Сделалось мерзко, до тошноты.

— Ангэрэт, ты занимаешь себя напрасными мыслями, — промолвил меж тем Джерард, уверившись в том, что о заполуночной встреча останется известно лишь нам двоим. Он успел приблизиться и стоял так, что можно было коснуться, протянув руку… чего мы, конечно же, не решались сделать.

Мои губы сжались упрямо и горько.

— Я пришла извиниться…

— Пустое. Это я выбрал тогда не лучшее время для заверений…

Я подняла взгляд, и вздох сорвался прежде мысли; рука сама взметнулась к лицу Джеда.

— Что это? Откуда?..

На щеке багровел длинный, вскользь оставленный порез.

Ответ не требовался. «Не прощаюсь с тобой, брат бастард»…

— Стэффен!.. — выдохнула с яростью.

Джерард покачал головой, с улыбкой глядя на меня сверху вниз и легко сжал плечи.

— Размен более чем удачный.

— О каком размене идёт речь?

Глупо было отрицать очевидное: я не находила себе места, думая лишь о возможной опасности для Джерарда, хоть сам он отнёсся к этому… попросту легкомысленно.

Видя моё волнение, Джерард отвечал уже серьёзней.

— Худшую опасность таят в себе враги скрытые, от которых не знаешь, когда ждать удара, и бьют они в спину.

С таким суждением я склонна была согласиться. Казалось, Стэффен только и искал повода для драки и, получив своё, не стал изыскивать уже повода для мести и длить вражду. Признаться, я никогда не понимала мужского обычая все споры разрешать с помощью меча или кулака и расходиться после вполне довольными друг другом, а то и — странность, которой я не находила ответа вовсе — положить тем зачин дружбе, подчас дружбе крепче той, что завязывалась куда как более естественно, и сразу после стычки отправиться в ближайший кабак.

— И не нужно ничего понимать, — рассмеялся Джед на моё недоумение. — Наш со Стэффеном спор разрешился почитай что мирно: такие мелочи, — он улыбнулся краем губ, дёрнув пораненной щекой, — не в счёт.

Но Джерард не слышал того, что говорил мне Стэффен. Я нахмурила брови.

— И всё же: ты уверен в том, что он не враг нам?

Джерард кивнул без раздумий.

— Да. С этой стороны можно не ждать удара. Не бойся, Ангэрэт. А впрочем, вскоре узнаю наверняка.

— Увы, не могу обещать тебе этого, — вздохнула я.

Джерард подошёл и приблизил лицо, почти касаясь губами моего лба. Он хотел что-то сказать, но замер, заслышав в отдалении неясный звук. На миг обнял мои плечи и тотчас отпустил.

— Пора, Ангэрэт…

— Да, — блёкло улыбнулась ему, — помню. Птичке пора в клетку, не то птицелов разгневается.

Весь недолгий путь до своих покоев я осязала на себе его взгляд — неужто это большее, на что могу надеяться? Заполуночная встреча, одарившая маетой бессонницы, ворованный взгляд и раскалённое марево меж разделённых тел — это моя отрада?

Я слышала от Нимуэ: прежде женщины моего народа были свободнее, вольней выбирать, кого им любить, а кого ненавидеть, кого назвать своим мужчиной, а кого отвергнуть с позором. Я слышала: существует множество уловок, умело прибегнув к коим, возможно сделать свою судьбу счастливей, наречь себе суженого, когда и против его воли… Я слышала: прежде женщины моего рода держали в руках не одни иголки, но брались за копьё, лук или меч и выходили сражаться плечом к плечу с мужчинами… Я жалела: времена те канули в прошлое, уловки не про меня, а кровь гордых, вольных и бесстрашных женщин перебродила в моих жилах и выродилась в мутную водицу.

Минули века беспределья, века раздолья, когда герои вершили себе судьбы, бросая вызов самим небесам — не земным тиранам. Былые исполины измельчали, едва выделяясь меж прочих людей; чувства, столь же необоримо сильные, как те, в чьих сердцах они горели, сотрясали устои, озаряли весь мир. Прежде и ненавидеть умели лучше, чем ныне — любить: ненавидели открыто, щедро, до последнего вздоха. Теперь же и любят — с оглядкой, таясь, как постыдную хворь перебарывая, хороня в себе заживо лучшее из того, что дано познать. Отец назначил дочери супруга, и дочь покорно приняла назначенное, замкнув в себе истинные чувства, — вот славный пример нынешних рабских времён!

С какою гневно-презрительной усмешкою посмотрели бы предки на недостойных их памяти потомков! Люди уж не те, права в том Нимуэ, и с каждым поколением всё хуже. Лишь дивный народ по-прежнему верен себе: что им, бессмертным, век`а? Они являются в точности такими, как рисуют их предания и песни, о том без радости подтвердит Джерард. Они являются, пускай всё реже, ведь и им, наверное, уже не так любопытно играть с нами — подурневшими, затушившими, из страха сгореть, яростное пламя в груди, растерявшими прежний свет: когда гневно ослеплявший, когда завораживающий и исцеляющий, но прежде всегда р`авно сильный. Лишь Дикая Охота, как шепчут порой, по-прежнему бесстрастно и верно собирает ежегодную жатву, ведь кого иных, а преступников и лжецов не стало меньше. Те, кто имел достаточно смелости и безрассудства посмотреть на небо холодной ночью Зимних Костров, видел мчащую в обгон буре кавалькаду всадников нелюдской отравной красоты. Невольно я коснулась неувядающей веточки, которую всюду стала носить за воротом. Княгиня Мейвин, будь в твоей груди моё сердце, разве полюбил бы тебя твой северный князь? Разве сумела бы ты вручить ключи от Белой Тары моему прадеду? разве любил бы он тебя такую до последнего своего вздоха? разве решилась бы ты отринуть всё сущее, чтобы вечность