живым казалось ей грехом. — А может, вести недобрые об Андрее? — со страхом спрашивала у мужа бедная женщина.

— Не сегодня-завтра на тот свет отправлюсь, а ты только о нем думаешь. Сын, не помнящий ни отца, ни матери! Зачем мы ему сейчас? Вырастили, человеком сделали, а он забыл нас, глаз не кажет...

Марфа верила, что забытый сыном Петро чувствует себя несчастным и оскорбленным. Сердце ее наполнялось жалостью, она искала для Петро добрых, ободряющих слов. Но проходило немного времени, и Марфа вновь предавалась отчаянию. Что, если Петро скрывает горькую правду? Что, если Андрей в опасности?

Как-то раз, когда Петро с утра ушел в лес за дровами, у ворот появился молодой парень и спросил хозяина дома. Узнав, что тот ушел со двора, сказал, что привез письмо из Екатеринодара. Марфа долго не могла произнести ни слова, потом, плача от радости, попросила прочесть письмо. Андрей писал, что жив, здоров, тревожится за родителей.

Незнакомец ушел. Петро вернулся домой к вечеру. Счастливая Марфа дала ему письмо, но Петро радости, которой ждала Марфа, не обнаружил. Тяжелым взглядом поглядел он на жену и через силу усмехнулся. Марфа поняла, что не обида и не тревога за сына — что-то другое, неведомое ей, — вот уже столько времени терзает Петро. Сама она была счастлива сегодня и удивлялась только, как могла пить, есть, спать, дышать вчера, позавчера, не зная, — жив ли тот, кто для нее дороже всех, — ее сын.

Ее тревожил Петро. Неужели он и вправду болен, и эта хворь так иссушила его, что в нем стерлась даже любовь к единственному сыну? Она с удивлением глядела на мужа, отворачивавшегося от нее и прятавшего взгляд. Если Петро не думает об Андрее, значит, не жить ему на этом свете, — утирала она уголком платка набежавшую слезу. Могла ли она знать, что причина всех перемен, происходящих с ее мужем, была именно в его безграничной любви к сыну. Много раз хотел Петро поделиться своей тайной с Марфой, но боялся, что не встретит в ней сочувствия и понимания.

Часто Петро уединялся, вспоминал прошлое, мельчайшие подробности того дня, который так круто повернул его жизнь.

...Было тихое летнее утро. Петро сидел у реки и с грустью поглядывал на другой берег, где ему принадлежал клочок земли, который он обрабатывал с любовью и старанием. Весной он спешил туда с плугом, а осенью собирал хороший урожай. Амбар его никогда не пустовал. А сейчас больно даже глядеть в ту сторону. Белые перекопали всю землю, вырыли окопы и так укрепили берег, что и птичке туда не залететь.

Говорили, что белые грабят население. Тех, кто пытается протестовать, бросают в тюрьму, а то и кончают на месте. Здесь, в деревне Петро, стоит отряд красных. Но такого беззакония никто не видит. Бедняки даром возят из леса дрова. Безземельные получили наделы. Большевики говорят, что нужно установить равенство, уничтожить бедность. А белые кричат: «Красные вас обманывают! Укрепятся, отнимут у вас все».

Петро хочет докопаться до правды, думает: кто же протянет руку помощи трудовому человеку? Сам-то он всегда был тружеником. Покойный отец двадцать лет батрачил, из хлева не вылезал, чтобы скопить немного денег да купить участок землицы на опушке и поселиться на ней. Сколько нужды и унижений испытали они с отцом, чтобы построить дом, прокормить семью. Потом встали на ноги, Андрея в люди вывели, выстояли, благо, бог наградил здоровьем да силищей, не то худо пришлось бы.

А сейчас тревожно. Хотя в доме по-прежнему довольство, покоя нет. Сын Андрей остался на той стороне, где белые. Вестей от него нет. И кто знает, как все обернется. Не дай бог поскользнешься — бедность да нужда тут как тут, скрутят по рукам и ногам — не вырвешься.

Большевики вот толкуют: земля крестьянам, власть народу, права всем равные. Хорошо бы, да поверить боязно. Вот Марфин племянник Сергей Вахов, слесарь из Лабинской, тот верит. Не раз толковал он с Петро о большевиках, говорил, что тот, кто работает, тот и должен быть хозяином на земле, что этому учит Ленин, вождь всех трудящихся, и книжку, Лениным написанную, показывал. Отец Сергея был кузнец. Как и Петро, надрывался на работе, чтобы вырастить оставшегося без матери сына, да умер, когда тот был еще маленьким. Потом Сергея растил Петро, растил честным, работящим парнем. Бог наградил Сергея крепким здоровьем, умом, смелостью. Любил Петро своего воспитанника.

Сейчас он командует отрядом красных и не дает белым покоя.

Сергей много раз говорил: скоро подоспеют на помощь силы Красной Армии, и тогда белые уберутся восвояси. Тогда, может быть, и Андрей вернется домой, а Петро снова займется своим любимым делом, и все будет по-старому, по-хорошему.

Долго сидел так Петро, погруженный в невеселые свои думы о сыне, о том, что же ждет их впереди. Удлинились тени у деревьев, солнце пошло к закату.

Его вывел из задумчивости голос Марфы:

— Где ты, Петро? К тебе пришли.

— Кто там?

— Чужие, впервой вижу.

Петро настороженно покосился на жену. Почему-то ему стало не по себе. Кто мог зайти так далеко, на опушку леса, в такое время? Что это за люди, которых не знает Марфа?

— Может, от Сергея, может, это он послал к нам? — спросил он.

— Сергей же вчера приходил. Сказал, что сегодня в ночь будет у Федора.

— У какого Федора? — встревоженный Петро думал совсем о другом и не слушал Марфу.

— Да у Федора Сабуры, у лесника.

— Ну, да, верно, вспомнил, Сергей сегодня у Федора. Что ж, пошли. Поглядим, что за люди пришли. Может, от Андрея?! — Петро направился к дому. Марфа пошла за ним.

Гости сидели в горнице и негромко беседовали. Когда Петро отворил дверь, они встали, поздоровались с хозяином. Петро поклонился каждому в отдельности.

Двое из незнакомцев были похожи друг на друга, как близнецы. Одинакового роста, с желтыми, как лютик, волосами и усами. Третий был смуглый и без усов. Все в серых военных кителях, в брюках из синей диагонали и узких, в обтяжку, сапогах. На столе лежали четыре папахи из серого каракуля. Четвертый, мужчина лет тридцати, со стриженой бородой и усами, был одет так же, как и остальные, но суровое и властное выражение лица позволяло предположить, что он был старшим по званию. По глазам хозяина он понял, что тот не очень-то рад непрошеным гостям, но это его ничуть