Эван явно чувствовал себя как дома. Он удобно расположился на диване, погрузившись в журнал «Нзшнл джиографик» с акулой на обложке, а перед ним на столике стояли две солидные кружки с кофе.

— Не стоит из-за меня надевать халат, — произнес он, откладывая журнал в сторону.

— Мне холодно, — соврала Карли. Села на диван и потянулась за кружкой.

— Это твоя семья? — Эван показал на стоящие на камине фотографии. Средняя изображала всю компанию на выпускном вечере Джулиана.

— Да, семейство Энгстром. Вот этот молодой человек в помятой шапочке и мантии — мой умный братик Джулиан. Осенью он собирается в Калифорнийский технологический институт, дабы объединиться с себе подобными. Рядом наша мама, Джудит, а справа младшая сестренка — Стейси. Она сверхталантливая художница. Вон там, над камином, ее произведение.

Большой, заключенный в рамку рисунок представлял собой серию этюдов, изображающих обнаженную женщину в различных позах — стоя, сидя, в наклоне. Сильные, уверенные линии точно передавали и эмоциональный, и физический образ модели. Лицо детально прорисовано не было, а часто натурщица и вообще отворачивалась.

— Это ты, — ни капли не сомневаясь, заявил Эван.

— Нет, — быстро возразила Карли, однако малиновый румянец на щеках выдал ее с головой.

— Конечно, ты. — Нет!

— Карли, — уверенно произнес Эван, — мне вовсе незачем видеть твое лицо, чтобы узнать всю тебя. Я же сказал, что ради меня незачем надевать халат.

— Хорошо, — растерянно сдалась девушка. — До этого вечера никто и никогда не замечал сходства.

— Не волнуйся, — успокоил Эван, большим пальцем разглаживая недовольную морщинку на ее лбу, — никто, кроме меня, не узнает.

— Но ты же узнал.

— У меня очень хорошая память. Как ты думаешь, у сестры нет этюдов, которые она хотела бы продать? — Он помолчал, позволяя мысли наполнить атмосферу, а потом сменил тему, словно отпуская Карли на свободу: — Трудно назвать твоих брата и сестру маленькими.

И действительно, на фотографии оба они были на целую голову выше Карли.

— Да, ты прав, — согласилась она, с радостью уводя разговор в сторону, — но для меня они навсегда останутся маленькими.

— А еще бросается в глаза, что ты на них совсем не похожа.

— Они похожи на моего отчима, а я — на отца. — Она показала фотографию красивого седого мужчины. Он стоял на железнодорожном вокзале где-то в Японии и, улыбаясь, держал в руках лист бумаги, на котором толстым черным маркером было написано: «С днем рождения, Карли! Люблю тебя! Папа». — Вот, это и есть Бек.

— Ты зовешь его по фамилии?

— Нет, это его имя. — Карли поставила на стол недопитый кофе и поджала ноги. — Когда я стала актрисой, то заменила фамилию Рудольф на Бек. Сценический псевдоним.

— Что, Рудольф слишком длинно и скучно?

Карли попыталась отыскать в его словах следы недоброжелательности, впрочем, безуспешно.

— Когда я вступила в профсоюз, то хотела оставить свое настоящее имя, Карлотта Рудольф, но оказалось, что уже есть Шарлотта Рудольф. Это слишком похоже, а значит, плохо и неудобно. Вот так я и превратилась в Карли Бек.

— А я всегда так и был Эваном Маклишем. — Он тоже поставил чашку и откинулся на спинку дивана.

— Не могу представить тебя никем другим.

Было уже поздно. Точного времени Карли не знала, но была уверена, что дело идет к полуночи. По всем стандартам белого рыцарства Эван наилучшим и самым благородным образом выполнил свой долг и теперь имел полное право удалиться.

— Хочу поблагодарить за все, что ты сделал сегодня вечером. — Слова Карли нарушили молчание, которое окружало обоих уже несколько минут. — Знаю, что для тебя это просто кот. Но для меня Один значит очень много. Мы уже давно вместе. Это номер три.

— Третий год?

— Третья жизнь, — торжественно произнесла Карли. Остается еще шесть, если, конечно, он не переживал каких-то неизвестных мне смертельно опасных случаев.

— Карли, Карли, — укоризненно покачал головой Эван. — Скоро ты купишь своему коту заячью лапку. А как насчет приносящего удачу ошейника?

— Что бы там ни было, — не желая замечать колкости, заговорила Карли, — огромное тебе спасибо. Я действительно очень ценю поддержку.

— У меня тоже были животные. — Эван произнес эти слова так, словно признавался в преступлении средней тяжести.

— Правда? — Она попыталась представить его мальчиком с собакой. Наверное, колли. Или немецкая овчарка. Да, наверняка овчарка.

— Пара черепах. Честное слово.

Образ юного Эвана, бродящего по полям в сопровождении верного пса, сменился видением, в котором ребенок склоняется над террариумом с рептилиями. Картина не слишком романтическая.

— И однажды хаски, — продолжал он. Карли представила себе стройного темноволосого юношу, отчаянно погоняющего упряжку сильных собак по заснеженным просторам Аляски, чтобы срочно привезти на далекое стойбище необходимое лекарство. Это уже лучше.

— И как его звали? — поинтересовалась она, не желая расставаться с идеальным образом мужественного человека и преданной собаки, знакомым по книгам Джека Лондона.

— Ее, — поправил Эван. — Снежок.

— Снежок? Звучит не слишком героически. Эван пожал плечами.

— Мать ее носила имя Снежинка, потому заводчик и назвал ее Снежком. Выбор не мой, но маме имя нравилось.

— Заводчик? А Один был бродяжкой. Это первый зверь в моей жизни. — Она тихо вздохнула. — Так странно, что его нет дома. Обычно он всегда здесь. Ходит везде, кругом его шерсть. — Подбородок Карли предательски задрожал, а перед глазами повисла дрожащая пелена.

— Эй, — мягко, почти шепотом успокоил Эван. — Но он ведь никуда не уходит. У него в запасе целых шесть жизней, помнишь?

— Это все моя глупость, — пробормотала Карли, оплакивая свою забывчивость. — Если бы я не оставила окно открытым, он бы не смог убежать. А теперь вот лежит в лечебнице, в одиночестве.

Эван обнял ее, и она совсем не сопротивлялась его рукам.

— Все будет в порядке, — тихо, ласково прошептал он и губами провел по темным блестящим волосам. Боже, как же она любила его голос!

Неожиданно Карли отстранилась и взглянула тревожными, полными страха глазами.

— А что, если дело во мне? Что, если Один оказался первым черным котом, которому хозяйка принесла несчастье?

— Карли, — решительно, спокойно возразил Эван. — Возьми себя в руки, детка. Послушай меня. Твои туфли здесь совершенно ни при чем. Понимаешь? Ни в малейшей степени. — И он снова заключил Карли в объятия.

— Ну тогда, значит, я просто ужасная кошачья мать.

— Ты великолепная кошачья мать, — заверил Эван, целуя ее в лоб. — Просто замечательная. Лучшая на свете.