До начала работы с Моуринью я не знал, что может быть иначе. В перерыве матча, в котором мы шли к первой победе, он пришел в раздевалку с ухмылкой на лице, подождал, пока мы все соберемся, и сказал, что мы играли превосходно. Он указал на все положительные моменты и сказал, что не видит причин, почему бы нам не выиграть с разницей в 5 или 6 мячей. Это был самый настоящий акт доверия, демонстрация уверенности в нас. Это подняло нам настроение и возымело желаемый эффект. Для Моуринью важно общаться с игроками, как со взрослыми мужчинами, особенно когда все идет хорошо.

Не то чтобы он ничего не говорит, когда мы играем отстойно. Он точно так же указывает на то, что мы делаем неправильно, но опять-таки обращаясь с нами, как со взрослыми. Нет даже намека на попытку нас подначить. По какой-то причине он просто говорит все, что думает, и в большинстве случаев его мнение совпадает с нашим. Даже если итог игры нелегко предсказать со стороны, игроки часто могут определить, удастся им победить или нет. Той же способностью обладает и Моуринью.

С Раньери все было несколько сложнее. Трудно было представить, что дела могут пойти еще хуже, чем в Тель-Авиве, но так и случилось. Мы надеялись стереть из памяти свое фиаско, пробившись в следующий этап, продемонстрировав единство и силу. Пять из шести игроков, не поехавших в Израиль, через две недели вышли в основе в домашнем матче. Мы пропустили гол в первом тайме, затем сравняли счет, но больше ничего сделать не смогли и проиграли с общим счетом 3:1 по сумме двух матчей.

Это было довольно странно. Я был ни при чем, но знал, что «Челси» проиграл «Санкт-Галлену» в прошлом году, и возникало ощущение, будто мы приобрели репутацию клуба-неудачника. Хотя это и не совсем справедливо, учитывая, как хорошо они играли, когда пробились в четвертьфинал Лиги чемпионов за пару сезонов до этого. Пожалуй, больше всего последствия проигрыша сказались на ребятах, которых пресса выставила козлами отпущения, таких как, например, Грэм Ле Со. Грэм – настоящий профессионал и хороший семьянин, который делал то, что считал правильным для себя и своих близких, за что его заклеймили позором. Должно быть, это повлияло на него, и я считаю это несправедливым.

У меня же были проблемы иного рода. Если меня не заменяли, я все равно постоянно играл не в центре полузащиты, и это начинало раздражать меня все больше и больше. Даже если в начале матча я играл в центре, Раньери производил замену, выпуская Йокановича, и говорил: «Лэмпс, сместись на фланг». Моей обычной реакцией в таких ситуациях было: «Да какого черта?» Дошло до того, что Джей Ти и Билли по утрам перед матчами спрашивали меня: «Где играешь сегодня, Гиггзи?» Несмотря на прозвище, я вовсе не Райан Гиггз, и хотя я старался даже на неродной позиции показать максимум, играть там было совсем неудобно. Я безмерно восхищаюсь и уважаю Раньери и всегда буду говорить о нем только хорошее, но вся эта возня с перестановками заставляла многих из нас испытывать дискомфорт.

В итоге уже к Рождеству я сыграл пятнадцать матчей на ненавистном правом фланге. Я пытался поговорить с тренером, но он лишь ответил, что это на благо команды. У нас было много травм, и ему казалось, что я со своей физикой лучший кандидат на эту роль. Мы с Раньери обсуждали это несколько раз. Я знаю, что стал жертвой обстоятельств, а не какой-то жестокой шутки. И я был готов делать то, что от меня требовалось.

Однако это совсем не помогало мне прогрессировать. Я перешел в «Челси», чтобы продолжить развиваться и стать еще лучшим игроком, но сейчас чувствовал себя в ловушке на краю поля и находился в растерянности, потому что редко встречался с мячом и не имел возможности выходить на ударную позицию. Еще тяжелее было оттого, что всю свою карьеру я провел в центре – не считая редких случаев в «Вест Хэме». На какое-то время я отпустил ситуацию, потому что каждый раз, когда я поднимал эту тему в разговоре с Раньери, он отвечал, что у него нет другого выбора. Я все еще оставался новичком и не хотел искушать судьбу. Но все же я был уверен, что хоть, по его словам, он и был доволен, фанаты и пресса недоумевали, зачем он заплатил столько денег за центрального полузащитника, чтобы потом поставить его на фланг. Отец приходил на игры и обычно говорил, что мне нужно обсудить свою позицию с тренером.

Я понимал, что он имеет в виду. Я рисковал остаться заурядным правым вингером, а не преуспеть в центре поля. Меня беспокоило, что я не раскрываю свой потенциал полностью, но в первые несколько месяцев болельщики «Челси» не выказывали особенного недовольства моей игрой, в отличие от фанатов «Вест Хэма», которые сожрали бы меня за минуту.

Приближалось мое долгожданное возвращение на «Аптон Парк». Я знал, что меня там ждет, но так сложилось, что мой дедушка выяснил это еще до меня. Он жил в Челмсфорде и имел привычку ходить за покупками в местную мясную лавку. За день до матча с «Вест Хэмом» он стоял в очереди, занятый своими делами, как вдруг услышал разговор двух женщин. Одна спросила другую, пойдет ли та смотреть игру на «Аптон Парк». Ответ был острее мясницкого ножа.

– Я пойду туда только для того, чтобы показать этому Лэмпарду, где раки зимуют, – сказала она.

Дедушка не постеснялся и переспросил:

– Что вы сказали, милочка?

– Этот Лэмпард получит за то, что бросил команду, – ответила она.

– Вы говорите о моем внуке, – вмешался дедушка. – И прежде чем критиковать его, вам следует хоть на минутку задуматься о том, что он пережил в «Вест Хэме», стараясь изо всех сил – стараясь для таких, как вы.

Она смущенно понурила голову и быстро выскочила из магазина. Когда он рассказал мне о случившемся, я был очень горд тем, как он вступился за меня и нашу семью. Деда уже нет в живых, но он был именно таким – всегда яростно защищал своих.

В то же время в преддверии возвращения в ту же враждебную среду я чувствовал себя не лучшим образом. Им не терпелось вновь наброситься на меня, и мой приезд стал для многих самой причиной визита на стадион. И конечно, прием получился ожидаемым.

Я отчаянно хотел поехать и добиться победы, возлагая большие надежды на этот матч. За ночь до игры мы остановились в отеле, и по пути на стадион я испытывал все большее беспокойство и давление. Я знал, что меня начнут поливать грязью, как только я выйду из автобуса. «Предатель», «Иуда» и «Катись к хренам, жирный Фрэнк» – вот наиболее вежливые из возгласов, которыми меня встретили. Я старался не обращать на них внимания и по дороге в раздевалку смотрел прямо перед собой. Но как бы там ко мне ни относились болельщики, как только я оказался на стадионе, я почувствовал, что я дома. Меня поприветствовали все, от охранников до администратора по экипировке Эдди и женщины, готовившей нам чай. Они все истинные «молотобойцы» и люди с большой буквы. Они были свидетелями того, что происходило со мной в «Вест Хэме», и сказали, что очень рады, что у меня все хорошо. Они до сих пор это повторяют. Для них я был своим, они видели, как я взрослел. Не было никакого подтекста, никакой личной неприязни. Даже сейчас они приносят извинения за то, как меня встречают фанаты, и я им очень благодарен.