Конечно, ему тяжело разрушать столь многообещающий проект. Он сам всячески поощрял Джинни в ее начинаниях и вот теперь должен испортить ее репутацию. И она, конечно, будет страшно расстроена. Но он тут же напомнил себе, что гены у нее плохие и рано или поздно все равно будут серьезные неприятности. И тем не менее, ему не хотелось быть причиной ее краха.

Он старался не думать о теле Джинни. Женщины всегда были его слабостью. Причем самой большой. Пил он мало, в азартные игры не играл и не понимал, почему люди употребляют наркотики. Он любил свою жену Вивви, но, даже состоя в браке, не мог преодолеть соблазна и заводил интрижки со многими женщинами. Именно по этой причине и ушла от него Вивви. Теперь же, думая о Джинни, он представлял себе, как она нервно запускает пальцы в свои роскошные волосы и говорит: «Вы так добры ко мне, я стольким вам обязана, скажите, чем я могу вас отблагодарить?»

При мысли об этом ему снова стало стыдно. Ведь он должен быть ее патроном, учителем, а не соблазнителем.

Господи Боже, думал он, сгорая от желания, такая очаровательная, умная, милая девушка, ну как она может представлять угрозу? Как может эта девчонка с дурацким колечком в носу угрожать разрушить мечту его с Джимом и Престоном жизни? Особенно когда они находятся на пороге осуществления всех своих амбиций… Нет, о том, что кто-то может помешать им сейчас, даже думать невыносимо, голова начинает идти кругом, к горлу подкатывает тошнота. И в мыслях Беррингтон то занимался с Джинни любовью, то душил ее собственными руками.

И все же ему не хотелось начинать свои действия против нее с публичного скандала. Ведь контролировать прессу очень трудно. Может получиться так, что они возьмутся за Джинни, а потом докопаются и до него. Это опасно. Но ему никак не удавалось придумать что-то другое. О том, чтобы убить ее, как предлагал Джим, не могло быть и речи.

Он осушил бокал. Бармен предложил ему еще мартини, но Беррингтон отказался. Оглядев бар, он заметил в углу, рядом с мужским туалетом, платный телефон. Сунул в щель свою карту «Америкэн экспресс» и набрал номер офиса Джима. Ответил один из его шустрых помощников:

– Офис сенатора Пруста!

– Это Беррингтон Джонс…

– Сенатор сейчас на совещании.

Нет, Джим определенно должен научить своих служащих вежливости, подумал Беррингтон.

– Тогда попробуем отвлечь его от этого совещания, – сказал он. – Как вы думаете, у нас получится? И еще, назначена ли на сегодня у него какая-нибудь встреча с журналистами?

– Не уверен. Могу я узнать, по какому вопросу вы звоните, сэр?

– Нет, молодой человек, не можете! – сердито отрезал Беррингтон. Эти развязные помощники – сущее бедствие для Капитолийского холма. – Может, вы все же попробуете соединить меня с Джимом Прустом? Иначе потеряете свою долбаную работу, это я вам гарантирую! Так как?

– Пожалуйста, не вешайте трубку.

Долгая пауза. Беррингтон подумал, что учить помощников Джима хорошим манерам – столь же бессмысленное занятие, как приучать шимпанзе прилично вести себя за столом. Сотрудники просто копируют стиль босса: как правило, у всех начальников с дурными манерами грубые служащие.

В трубке зазвучал новый голос:

– Профессор Джонс, через пятнадцать минут сенатор должен быть на пресс-конференции, посвященной выходу новой книги конгрессмена Динки «Новая надежда Америки».

Что ж, отлично.

– Где?

– В отеле «Уотергейт».

– Передайте Джиму, что я буду там. И, будьте любезны, убедитесь, что мое имя внесено в список приглашенных. – Не дожидаясь ответа, Беррингтон повесил трубку.

Он вышел из бара, поймал такси и поехал в отель. Это дельце надо провернуть по возможности деликатно. Манипулировать средствами массовой информации опасно. Для хорошего репортера очевидная история – лишь повод к тому, чтобы копнуть поглубже. Но всякий раз, думая о риске, Беррингтон напоминал себе о главной цели и старался успокоиться.

Он нашел зал, где должна была проходить пресс-конференция. Его имени в списке не оказалось (чего еще ждать от этих кретинов-помощников?), но издатель книги знал его в лицо и приветствовал с большим энтузиазмом. А Беррингтон про себя порадовался тому обстоятельству, что еще с утра надел полосатую рубашку от «Тернбулл энд Эссер», а потому будет выглядеть достойно и на экране, и на всех снимках.

Он взял бокал с водой и оглядел помещение. Сцену украшал огромный снимок книжной обложки, перед ним стояла небольшая трибуна. Сбоку, на столике, целая кипа пресс-релизов. Телевизионщики устанавливали осветительную аппаратуру. Беррингтон заметил двух-трех знакомых репортеров, но пока не увидел ни одного, на кого бы можно было положиться.

Однако подходили все новые и новые гости. Он расхаживал по залу, болтал со знакомыми и не сводил глаз с двери. Почти все журналисты знали его, ведь он был своего рода местной знаменитостью. Книгу он не читал, но Динки адресовал ее всем, кого считал традиционно правыми. К ним, по всей видимости, он относил и его с Джимом и Престоном, а потому Беррингтон был счастлив сообщить прессе, что положительно относится к главной идее книги.

В начале четвертого прибыли Джим и Динки. Следом за ними вышагивал Хэнк Стоун, важная персона в «Нью-Йорк таймс». Лысый, красноносый, с выпирающим из-под жилета брюшком, с расстегнутым воротником рубашки, съехавшим набок галстуком и давно не чищенными ботинками, он выглядел самым неряшливым в этой толпе.

Беррингтон подумал: может, Хэнк?

Стоун не разделял никаких политических убеждений. Беррингтон познакомился с ним лет пятнадцать – двадцать тому назад, когда Хэнк писал статью о «Дженетико». Затем, получив работу в Вашингтоне, он пару раз писал об идеях Беррингтона и несколько раз – о Джиме Прусте. И, следует отдать ему должное, никогда не занимался морализацией в отличие от многих журналистов либерального толка.

Да, Хэнк подходит для его целей, вопрос только в том, согласится ли он. Можно ли ему доверять? Можно ли быть уверенным, что он не захочет копнуть глубже? Беррингтон не был в этом уверен.

Он поздоровался с Джимом, обменялся рукопожатием с Динки. Несколько минут они болтали, и все это время Беррингтон ждал удобного случая. Но он так и не представился, и пресс-конференция началась.

Беррингтон слушал речи, стараясь подавить все растущее нетерпение. Времени совсем мало. Будь у него несколько дней, можно было бы найти кого-то получше Хэнка, но у него всего несколько часов. Чтобы все выглядело не слишком подозрительно, неплохо было бы пригласить журналиста на ленч.

Когда наконец речи закончились, он понял, что лучше Хэнка ему никого не найти.

Журналисты и телевизионщики начали расходиться. Беррингтон остановил Стоуна.

– Привет, Хэнк, рад тебя видеть. А у меня есть для тебя прелюбопытнейшая история.