Необходимость хранить важную тайну воодушевила меня. Я подумал, что быть евреем не такое уж и проклятье.

— Клянусь, — сказал я.

— Хорошо. Может, оно и к лучшему, что ты узнаешь. Если… если что-нибудь случится с папой или со мной, ты должен пойти за помощью к этим людям. Никогда не забывай их, — заговорщически понизив голос, сказала она.

— Я уже упомянула сеньора Бенджамина. Еще сеньора Беатрис. И…

Она назвала с десяток людей, которых я знал как друзей семьи, соседей, местных ремесленников или лавочников. Даже сегодня, принимая во внимание переменчивость политического климата в Португалии, было бы опрометчивым поступком называть их имена. На самом деле, я по своему усмотрению изменил имена сеньора Бенджамина, сеньоры Беатрис и некоторых других героев моей истории, чтобы не повредить этим людям и их детям.

Когда мама доверила мне эту информацию, я осознал, что посвящен в тайну и стал членом древнего клана. Более того, Даниэль также принадлежал к нему, ведь его бабушка, сеньора Беатрис, тоже была упомянута.

Лишь позже я понял, что побои, которым много лет назад подверглась сеньора Беатрис, были результатом злобных проповедей Лоренцо Рейса.

Назвав всех, мама сказала:

— Джон, если у тебя появятся новые вопросы, обращайся к сеньору Бенджамину. Сегодня вечером ты можешь сходить к нему с отцом.

Она снова обняла меня, и я умчался в свою комнату, чтобы обдумать то, что я — наполовину еврей. Чем больше я размышлял над этими половинками и целыми, тем нелепее мне все это казалось. Думая о религиозных верованиях, которые мама довольно запутанно объяснила мне, и кусочке кожи, который у меня откровенно украли, когда я был еще слишком мал, чтобы защищаться, я напрочь запутался, в чем именно заключалось мое еврейство и существовало ли вообще что-то подобное на свете.

Я решил приложить все усилия и решить проблему логическим путем. Я составил список характерных черт матери, которые полностью отсутствовали у наших соседок, которые не были названы ею и, следовательно, скорее всего, были полноценными христианками. Я решил, что это и будет отличительными признаками еврейства.

Я знал немногих женщин и потому смог выделить лишь семь признаков: непоколебимое отвращение к грязи — как в доме, так и на своем теле; любовь к чтению книг вслух; интерес и способности к музыке; презрение к любым видам охоты; заметное волнение в присутствии собственной матери; робость на людях и ярко выраженный страх остаться одной. Свое терпимое отношение к грязи я объяснил тем, что я лишь наполовину еврей. Это объясняло также отсутствие у меня интереса к фортепьяно, удовольствие, которое я получал, наблюдая, как охотится Полуночник, периодические всплески отчаянной дерзости, и относительное спокойствие в присутствии мамы. Вычтя эти черты из первого списка, я заключил, что мое еврейство состоит в любви к чтению и моей беспокойной натуре, и решил всеми силами скрывать эти качества.

Потом я проанализировал шотландское происхождение своего отца. Сравнивая его с португальцами, я решил, что от шотландцев он унаследовал выдающийся рост, трудолюбие, умение постоять за себя, галантность, самоиронию, неприязнь к англичанам, пристрастие к виски и чаю, знание сказок про эльфов, ведьм и озерных чудовищ и необычное португальское произношение.

Поскольку я только наполовину был шотландцем, то даже не мог надеяться на то, что достигну высокого роста, научусь смеяться над самим собой, буду недолюбливать англичан и не стану ценить виски (которое я уже успел несколько раз попробовать и убедиться, что оно не нравится мне). Я родился в Порту, и было странно предположить, что я буду с акцентом говорить на своем родном языке. Я сделал вывод, что моя шотландская натура состоит лишь в моем трудолюбии, умении постоять за себя и любви к страшным историям.

Такое объяснение казалось мне разумным. Но вскоре я осознал ограниченность своих выводов. Ведь отец с большим мастерством играл на скрипке и любил стихи даже больше, чем мать. А моя мать была необычайно трудолюбива: все свободное время она проводила за тем, что вышивала полотенца, занавески и простыни, а потом продавала их за немалую цену.

Когда мои размышления зашли в тупик, я побежал к Полуночнику, чтобы поделиться с ним своим недоумением. Я нашел его в саду; с озабоченным видом он пропалывал грядку.

— Что случилось? — спросил я. Не обращая на меня внимания, он продолжил копать землю лопаткой. — Ответь мне!

— Джон, я не уверен, что нам стоит быть друзьями, — сказал он.

У меня замерло сердце.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я многого не понимаю. Во многих делах я не могу тебе помочь. Иногда я думаю, что мне не следовало сюда приезжать.

Мысль о том, что он уедет, была для меня невыносима.

— Ты не можешь уехать!

Он вытер руки о штаны.

— Если ты хочешь, чтобы я остался, помоги мне. Объясни мне, что произошло сегодня.

Я понял, как он беспокоится о безопасности моей семьи. Мне и в голову не приходило, что у себя на родине он тоже видел таких проповедников, как Лоренцо Рейс, призывавших европейцев убивать его народ.

Мы сели рядом, и я повторил ему все, что мать рассказала мне о евреях, и попросил его пойти со мной и с отцом к сеньору Бенджамину, чтобы получить более исчерпывающие ответы.

Он с явным облегчением услышал это предложение. Я хотел спросить его, где теперь, по его мнению, обитает душа сеньора Поликарпо, и еще показать ему интимные части своего тела и попросить определить, что именно от них отрезано. Но каждый раз мне не хватало смелости затронуть хотя бы одну из этих тем.

Папа вернулся с работы злым и усталым. Ему уже рассказали об убийстве сеньора Поликарпо, потому он ни о чем нас не спрашивал. Вместо этого он взял меня на руки и прижал к себе, потом подошел к Полуночнику и тоже обнял его. Затем родители удалились в спальню.

Когда они спустились обратно, отец попросил нас сесть рядом с ним.

— Не беспокойся, моя дорогая, — сказал он маме, целуя ее в щеку. — Все в этом мире меняется к лучшему, и этому злобному проповеднику никогда не удастся вернуть прошлое.

Обернувшись ко мне, он сказал:

— Честно говоря, парень, мне стоило бы рассказать тебе о твоем еврейском происхождении, когда ты был совсем крошкой. И не колеблясь я скажу тебе, что думаю об этом: тебе крупно повезло, что в тебе смешана кровь нескольких народов. Мне бы твое происхождение, сынок!..

Его слова очень воодушевили меня, но все же я хотел задать пару вопросов сеньору Бенджамину. Когда я сказал об этом папе, он залпом допил вино и показал рукой на дверь.

— Тогда не будем медлить, парень. Сегодня все-таки канун дня святого Иоанна, и нас ждет много развлечений, так что не следует откладывать эту беседу. Никакому проповеднику я не позволю испортить нам праздник!