Тем не менее одна назойливая мысль вертелась в его голове: в глубоких подвалах этого безымянного персонажа был заключен Исмаэль Мейанотте. Выйдет ли он оттуда когда-нибудь?

Но какого черта Банати вызывает его так скоро? Какие подземные толчки колеблют политику России?

Еще в прихожей Себастьян фон Вельдона услышал звуки голосов в библиотеке. Как только открылась дверь, он стал искать глазами того, кто, по всей видимости, и был причиной его срочного вызова. И увидел маленького, тощего человека с угловатой и властной физиономией, сидящего за столом. Судя по всему, он только что отобедал с хозяином дома. Слуги заканчивали убирать посуду.

— Добро пожаловать, граф Себастьян, — воскликнул Банати, вставая. — Представляю вам барона Засыпкина, который только что прибыл в Вену и желает с вами познакомиться. Он посланник вице-канцлера Бестужева-Рюмина.

Себастьяну было вполне знакомо названное имя: это был новый «сильный человек» в России.

Засыпкин слегка поклонился и протянул руку, бросив на Себастьяна пронзительный, испытующий взгляд. Тот выдержал его — без рисовки, учтиво, но уверенно. Ему было тридцать три года, уже давно не тот возраст, в котором ему приходилось смиренно выслушивать замечания Байрак-паши насчет слишком дорогих украшений или поучения самого графа Банати, отнесшегося к нему как к наивному юнцу, открывающему реальный мир.

Банати пригласил Себастьяна садиться. Им подали кофе.

— Мне кажется, — добавил Банати, — что граф Себастьян заметно улучшил свое знание русского, хотя и не могу судить об этом.

Засыпкин вскинул брови.

— Вас ведь зовут Готлиб фон Ренненкампф, верно? — спросил он по-русски. — Вы понимаете?

— На самом деле я…

— Почему вы сменили имя?

— Поскольку турки испытывали ко мне некоторый интерес, как вам, должно быть, объяснил господин граф, я предпочел года два назад стать другим человеком. Наверняка они решили, что я умер, — ответил Себастьян.

Он повторил вопрос Засыпкина и свой ответ по-французски, специально для Банати. Тут Засыпкин сообразил, что невежливо продолжать разговор на языке, который непонятен хозяину дома. Он повернулся к Банати, и тот кивнул.

— Хорошо, — продолжил барон по-французски, бросив на Себастьяна пронзительный взгляд. — Вы ведь наверняка наслышаны о событиях, которые произошли в нашей с вами стране за последние годы?

— Я знаю только то, что сообщают газеты и, разумеется, граф Банати, — ответил Себастьян, не оспаривая слова «в нашей с вами стране», поскольку Ливония отныне была частью России.

Целых четыре года череда конвульсий сотрясала Россию. После короткого и бесцветного, как и он сам, правления царь Петр II (сын царевича Алексея и внук Петра Великого) отдал Богу душу в 1730 году. В том самом году, когда Банати завербовал Себастьяна, тогда еще Готлиба фон Ренненкампфа. Трон перешел к Анне, герцогине Курляндской. Во время дворцового переворота она освободилась от опеки аристократии и разорвала грамоту, которую та ей навязала. Ибо Анна оказалась сильной женщиной. Она царила десять лет, управляя железной рукой, и перед смертью назначила наследником престола младенца Иоанна VI, сына своей племянницы Анны Леопольдовны, герцогини Брауншвейгской, а регентом — своего фаворита, курляндца Эрнста Иоганна Бирона. Потом Анна Леопольдовна сама стала регентшей вместо Бирона.

Казалось, что при русском дворе отныне полное засилье немцев, и Банати сообщил Себастьяну, что старая гвардия, все еще сохранявшая свое влияние, была этим очень недовольна. Потом вдруг произошел еще один дворцовый переворот, руководимый другой сильной женщиной, Елизаветой Петровной, дочерью Петра Великого. В ночь с 24 на 25 ноября 1741 года она собрала своих верных сторонников и отправилась в казармы гвардейского Преображенского полка. Там она обратилась к солдатам с речью, призывая защитить дело своего отца и Россию от чужеземного засилья (поскольку регентша Анна была немкой, то считалась противницей русских). Три сотни гвардейцев, возбужденные речью и давно недовольные правлением Анны, приветствовали дочь своего героя Петра Великого ликующими криками и тут же последовали за нею в Зимний дворец. Там регентшу Анну вместе с семейством взяли под арест. Ее министры тоже были арестованы. Второй переворот осуществился без единой капли крови.

Таким образом новой правительницей стала Елизавета и ее правая рука Бестужев-Рюмин. А кроме этого что нового?

Себастьян выслушал эмиссара из России, задаваясь вопросом: не готовится ли третий переворот?

— Новая политика вице-канцлера Бестужева-Рюмина состоит в том, чтобы заключить союз с англичанами и австрийцами, — объявил Засыпкин.

Еще один крутой поворот, подумал Себастьян. Однако ведь именно посол Франции в России Ла Шетарди побудил Елизавету взять власть, желая воспрепятствовать австрийскому влиянию при российском дворе.

— Вы поедете в Лондон, — объявил Засыпкин. — Будете информировать нас о тех, кто нам друг и кто враг. Особенно следите за французами. Пробудете там до тех пор, пока вам не поручат другую миссию.

Сердце Себастьяна подскочило в груди: он снова увидит Соломона Бриджмена, уже начавшего стареть. Единственного человека, который проявлял к нему бескорыстный интерес. Он кивнул.

— Чтобы не вызвать подозрений, возьмите французское имя. «Фон Ренненкампф» сразу же заставит насторожиться. У вас есть что-нибудь на примете?

Себастьян задумался; в памяти всплыли Париж и предместье Сен-Жермен, где селилась знать.

— Сен-Жермен?

— Почему бы и нет? — ответил Засыпкин. — Если вы должны здесь с кем-нибудь попрощаться, скажите просто, что отправляетесь на несколько дней повидать родных. Не открывайте подлинную цель этой поездки никому. Вашего слугу с собой не берите. Редкий слуга в конце концов не становится шпионом, надеясь на прибавку к жалованью. Нового найдете на месте.

Обычные рекомендации.

— Не привлекайте внимания к вашему отъезду, забирая с собой много вещей. Граф Банати позаботится о том, чтобы переслать вам все необходимое и продать ваш дом.

Себастьян опять кивнул. В любом случае Альбрехт не захочет еще раз последовать за своим хозяином слишком далеко.

На следующий день он отправился в Академию, чтобы попрощаться с маэстро Бёрцмой под тем предлогом, что едет на несколько дней повидать свою семью, по которой соскучился.

— Понимаю, понимаю, — сказал профессор. — Но, как бы там ни было, граф, никогда не забывайте, что обладаете небесным даром. Вы не только исполнитель, но также композитор. Никогда не позволяйте зачахнуть вашему таланту. Обещайте мне.

Профессор говорил так пылко, что Себастьян даже смутился. Потерев ладонь о деревянный стол, на который опирался, он взял своего учителя за руку и поднес ее к своему сердцу.

— Обещаю, маэстро Бёрцма.

Себастьян вернулся к себе домой и отпустил Альбрехта, щедро его вознаградив. Слуга рассыпался в нескончаемых благодарностях. Покончив с этим, Себастьян отправился на рынок и нанял другого слугу, итальянца, который показался ему довольно крепким малым, и купил ему по случаю серую с красными отворотами ливрею. На следующий день он отправил нового слугу Джулио к графу Банати, чтобы отнести ключ от дома и записку с перечнем вещей, которые хотел бы получить в Лондоне.