Эти мысли проносились в голове Кудлатого в те минуты, когда он внимательно слушал излияния Минича. И параллельно в мозгу складывался уже план действий, а точнее – даже два плана. Или, может быть, три…

– Так, – проговорил он, когда Минич умолк. – Ну а где же все это сейчас находится? Вот то, о чем вы говорили: фотографии этой штуки, расчеты там, словом, все, имеющее отношение.

Минич кивнул в знак того, что понял вопрос. И, уже открыв рот для ответа, перехватил мгновенный взгляд Джины – настолько пронзительный, что пробил даже плотную пелену похмельного тумана.

– Да все в обсерватории, – соврал он привычно для журналиста. – В той, как ее… Черт, вылетело из головы… Ну, куда он отправлял… Не в городе, но поблизости где-то…

И он безнадежно покачал головой, досадуя на ослабевшую память.

– Ладно, это мы выясним. Ну а статья, статья-то ваша где? – спросил Федор Петрович, когда журналист снова поднял голову, еще раз произнес «Вот черт…» и опять сделал паузу, чтобы передохнуть и уже самостоятельно налить себе.

– Да так и лежит, наверное, у Гречина. Перетрухал так, что вряд ли решится показать кому-нибудь… А обещал, обещал!..

– А кроме него – с кем-нибудь на эту тему разговаривали? Ну там, друзья-приятели, коллеги – мало ли кто.

– А когда я мог? Я и на улицу выходить опасался – и не зря, оказывается: если бы не ваши ребята – меня бы те увезли. Не знаю даже, как они пронюхали, где меня искать.

– Так, понятно, – проговорил Кудлатый почти машинально. – Как пронюхали – это, как говорится, вопрос технологии, это все умеют. Да вы не стесняйтесь, наливайте себе, на меня не смотрите – я свое наверстаю. И закусывайте…

Последние застольные слова он и вовсе уже выговаривал чисто автоматически, а в мыслях его в эти мгновения сшиблись и завихрились в единоборстве две лавины – такое определение будет, пожалуй, наиболее точным. Излишне, однако, говорить, что на лице любезного хозяина дома это никак не отразилось.

Одна лавина была вызвана только что услышанной новостью; и была она подобна комете, в которой, как известно, плотное ядро увлекает за собой облако газа и пыли, которое она теряет, но достаточно постепенно – при многократных прохождениях мимо светила; впрочем, отдаляясь, она возмещает потерю в какой-то степени.

Второй же поток соображений и сомнений возник потому, что подходил к концу срок, взятый Федором Петровичем на обдумывания сделанного свыше приглашения стать одним из основных инвесторов предстоящей предвыборной кампании.

Собственно, срок этот Кудлатый попросил более для порядка: несолидно было бы так сразу соглашаться с каким угодно предложением, кто бы его ни выдвигал. На самом деле он внутренне согласился сразу же. Понимал, конечно, что вложения будут очень большими, так что придется поднапрячь силы; было достоверно известно, что даже Гридню в свое время пришлось отказаться от некоторых других замыслов – создания своего флота, например; но беда Гридня была не в том, что кто-то его продинамил, а просто он зазнался, стал забывать, кто есть who, вот и пострадал – ну что же, на чужих ошибках надо учиться. Нет, выгода была несомненной. Но вот только что услышанное на миг блеснуло такой ослепительной перспективой, что в пору было начать думать сначала…

– …Может быть, хватит ему? – повторила не в первый раз Джина и даже тронула Федора Петровича за рукав, заставляя его вернуться туда, откуда он физически и не отлучался, – за стол.

– Что-что? Да нужно ему, нужно для здоровья.

– Вам просто сказать, а мне с ним домой добираться. Может, вы дадите машину? А то…

Кудлатый жестом заставил ее умолкнуть. Им все было уже решено.

– Нет, машины не дам. И домой вас не отпущу. Передумал. И не надо слов, не надо продолжать. В ближайшее время вы туда не попадете.

– То есть как? – попробовала было она возмутиться.

– Очень просто. Подумайте сами. Причин много. Первая: стоит вам показаться дома – и вас в тот же миг возьмет СБ. А уж от них вы если и попадете куда-то, то не домой точно. А я не хочу вас терять: взялись лечить меня – значит будете лечить. Мне свое здоровье дорого. Хватит с вас такой причины? Ради вашего же блага. Тут у меня вы будете в полной безопасности, да к тому же и денег заработаете не так уж мало. Я уже говорил: платить буду столько, сколько запросите. Если, конечно, почувствую устойчивое улучшение. Тогда – по штуке баксов за сеанс – впечатляет?

Таких денег ей никто никогда не предлагал. За сеанс? Сказка, да и только.

– Впечатляет… – согласилась она растерянно.

– Вот и прекрасно. Дом у меня просторный, вы меня не стесните, да и вам будет удобнее даже, чем там в вашей келье.

Вторую причину Кудлатый ей объяснять не стал. А заключалась она в том, что Федор Петрович – как и все прочие, уже получившие информацию о возможном событии, – сразу же понял, что самое опасное сейчас – утечка даже грамма этих сведений. Следовало сохранить их в секрете так долго, как только окажется возможным.

– Сейчас я распоряжусь – и вас проведут в комнаты, в которых вы будете жить. Хочу только предупредить: телефон там местный, у меня своя АТС в доме, так что уж не обессудьте, но разговоры ваши кто-нибудь может случайно и услышать. И еще: компьютер там стоит, но он к сети не подключен, так что по сетевому коннекту тоже ни с кем не свяжетесь. Простите за вынужденное ограничение, но иначе нельзя. Вас это не очень обижает?

Джина еще не успела как следует переварить, как говорится, все случившиеся за последние часы перемены; так что она лишь пробормотала что-то вроде: «Да, конечно…» Минич же воспринял все, как дело совершенно естественное: он вновь почувствовал себя хорошо и спросил только:

– Я это захвачу с собой… можно?

И ухватил недопитую бутылку.

– Разумеется, – любезно позволил хозяин дома. – Впрочем, там у вас в баре найдется достаточно всего этакого.

– Вот спасибо, – обрадованно поблагодарил Минич, не замечая – или не желая заметить тревожно-укоризненный взгляд Джины.

Кто-то из прислуги пришел, чтобы отвести их в предназначенные для гостей покои. Кудлатый же последующую четверть часа употребил на составление краткого плана предстоящих действий.

Он, разумеется, сразу оценил возможности, какие открывались для финансовых операций того, кто обладает секретной информацией и сумеет в нужный миг выбросить ее на рынок. Ему, как и его коллеге и конкуренту Гридню, был ясен механизм биржевой игры на понижение. Но в отличие от Гридня он, как уже сказано, верил и в возможность катастрофы. Гибель грозила планете – но означало ли это, что погибнуть должны поголовно все?

Еще когда он не был по большому, никем и лишь начинал тянуть первый срок на строгом режиме, он усвоил и сделал своим девизом на всю предстоявшую жизнь известное правило: «Умри ты сегодня, а я – завтра».

В этом воплотился, казалось, весь смысл существования. И сейчас именно эта мысль первой зажглась в сознании. И немедленно потребовала своей реализации в действиях.