К счастью, подхваченная болезнь оказалась недолгой. Два дня спустя я уже поправился. И стал крепок, как никогда раньше. Этим я воспользовался, чтобы ускользнуть с женой, всегда жадной до живописных видов, в заброшенный парк Сен-Роман. Мы пребывали там в одиночестве на лоне пышной и прекрасной природы, сквозь серебристозеленую мелкую листву оливковых деревьев виднелось неизменно синее море, когда я вдруг увидел… Что? Дорогие мои дети, я увидел кота!

Да, это был кот, настоящий кот, очень приветливый. Чувствуя, вне сомнения, мою давнюю любовь к ему подобным, он почтил меня своим вниманием, и его пылкое и настойчивое мяуканье сопровождало меня далее. Оно заставило вдруг забиться мое сердце. Ведь именно в эти часы уединения генеральная репетиция «Рима» была в полном разгаре! Да, говорил я себе, вот сейчас должен войти Лентул! А вот и Юния! Вот Фауста в объятьях Фабия! А теперь Постумия припадает к стопам жестоких сенаторов!

Как же это странно, что у нас, словно озарение свыше, появляется точное чувство момента, когда играется та или иная сцена, сродни математическому исчислению времени, только в применении к театральному действию! И вот уже 14 февраля. Солнце этого чарующего дня всходит, чтобы озарить радостью наших замечательных артистов.

Я не могу, дети мои, поведать вам о великолепной премьере «Рима» без естественного смущения. Позволю себе переложить это на плечи других и приведу здесь впечатления, которые каждый уже на следующий день мог прочесть в газетах.

«Мастерство певцов — одна из главных красот оперы, которой мы всегда аплодируем — в постановке нового шедевра Массне оказалось на высоте во всех отношениях.

Прежде всего стоит отметить одну вещь: все роли в «Риме» являются «удачными» в отношении их зрелищности. В партии каждого персонажа есть игра, голосовые эффекты, предназначенные в обработке хорошего певца вызывать восхищение публики.

И это заслуга самого произведения. Назовем же прекрасных его исполнителей в порядке, указанном в программе: Мадемуазель Кузнецофф, чья свежесть, красота, чудный голос — драматическое сопрано — истинная награда для глаза и слуха, надолго станет прекраснейшей и обольстительнейшей Фаустой, какой можно только пожелать.

Исполненная драматизма роль слепой Постумии дала великой трагической певице Люси Арбел случай создать один из самых необычных образов в ее блестящей карьере. Великолепно, с эстетической точки зрения, задрапированная в серебристо-серый шелковый пеплум, с искусно состаренным лицом, и однако же с безупречно выдержанной классической осанкой, мадемуазель Люси Арбел взволновала, воодушевила публику не только яркой игрой, но и чистыми акцентами и бархатистыми переливами своего контральто.

Мадам Гирардон оказалась способна единственной своей сценой во втором акте покорить зрителей, и никогда еще до этого вечера парижская критика не сожалела более о том, что эта пленительная молодая певица преждевременно оставила сцену и позволила устроить ей овацию только… в Монте-Карло.

Мадам Элиана Пельтье (верховная жрица) и мадемуазель Дуссо (Галла) замечательно довершают список женских ролей первого плана.

Их партнеры в мужских ролях оказались не менее заметны и заслужили столь же бурные аплодисменты.

Месье Мюратор, оперный тенор, обладатель прекрасной техники и широкого голосового диапазона, воплотил роль Лентула столь мужественно и красиво, что все сердца покорились ему, и в Париже его ждет такой же несомненный и громкий триумф, как здесь.

Месье Ж.-Ф. Дельма стал незабываемым Фабием, благодаря прекрасной дикции, замечательной лирической декламации, ему аплодировали не меньше, чем его собратьям по Гранд-Опера Мюратору и Ноте. Последний был поистине восхитителен в роли раба Вестапора, когда свирепые проклятья, пропетые звучным и выразительным баритоном, словно мощный орган гремели в зале.

И наконец, месье Клозюр, отлично вошедший в образ римлянина, этот юный обладатель Гран-при консерватории, встал вровень с именитыми ветеранами парижской Оперы, вступив с ними вчера вечером в почетное творческое сражение.

Мужской и женский хоры, тщательно стилизованные их руководителем Луи Виале, и музыканты нашего оркестра, вновь доказавшие всем свое мастерство и согласованность игры, безупречно проявили себя под управлением блистательного Леона Жеина, заслужившего горячую благодарность всех композиторов, произведениями которых он дирижировал, человека, чьему таланту и работоспособности не устают аплодировать все любители музыки в Монте-Карло.

Господин Висконти, которого можно назвать своего рода гвоздем творческой репутации театра Монте-Карло, написал для «Рима» пять декораций, точнее сказать, пять великолепных полотен, которыми зрители также долго восхищались и аплодировали им. Его «Форум» и «Священная роща» — произведения театральной живописи, каких здесь еще не видели.

Господин Рауль Гансбург, режиссер спектакля, отныне не нуждается в иных похвалах, кроме той, что что он поставил «Рим» с любовью и искренним восхищением. Нужно ли говорить, что он вложил сюда всю душу директора и артиста?

При таком количестве составляющих, обеспечивающих успех «Рима», победа стала несомненной. Это был самый полный триумф, какой мы видели за последние 15 лет, во всяком случае, здесь. И мы с радостью свидетельствуем это во славу мэтра Массне и театра Монте-Карло».

В тот год дни, проведенные во дворце, оказались тем более сладки моему сердцу, что принц при любом удобном случае выказывал мне знаки трогательного своего расположения.

Так как мне было предоставлено почетное право сидеть в салоне рядом с ложей принца (вы не забыли, что я никогда не присутствовал на премьерах!), по завершении последнего действия, Его светлость на глазах у всего зала сказал мне следующее: «Я дал вам все, что мог. Но я до сих пор еще не обнял вас!» И он сделал это горячо и живо.

И вот я в Париже в преддверии репетиций и премьеры «Рима» в Гранд-Опера.

Я надеюсь… Ведь у меня такие чудесные артисты! Они выиграли для меня первую битву. Неужели проиграют вторую?

Глава 29

Посмертные мысли (интермедия)

Я покинул эту планету, предоставив бедным ее обитателям заниматься своими делами, столь же многочисленными, сколь бесполезными. Теперь я живу в холодном блеске звезд, каждая из которых кажется мне громадней миллиона солнц. Когда-то мне не удавалось добиться такого света в великолепном театре, в Опере, чья внутренность часто оставалась для меня темной. Отныне я не могу отвечать на письма. Я сказал «прощайте!» премьерам и литературным дискуссиям, и всему, что с ними связано.

А здесь — здесь стало еще больше газет, ужинов, оживленных ночей!

Ах, если бы я мог посоветовать своим друзьям присоединиться ко мне там, где я нахожусь, я не колебался бы их позвать! Но захотят ли этого они?

Прежде чем удалиться в место нынешнего пребывания, я изъявил свою последнюю волю (несчастный муж, я воспользовался составлением завещания как предлогом, чтобы радостно написать: «Мои первые распоряжения»).