— Все, парни, ша, — опомнился Лютый и перекрестил руки, давая понять, что инцидент исчерпан. — Вы отличные парни, просто среди вас нашлась одна сука. Даю вам честное благородное слово, каждый из вас получит по сорок тысяч долларов, если вы уничтожите ублюдков. Расчет уже сегодня, заявляю это при всех…

Он не успел договорить, как по холлу загулял свинцовый шторм. Злоумышленники стреляли в разбитые окна, и снова воцарился бедлам. Катались по полу раненые и прочие испуганные люди, кто-то бросился обратно к черному ходу, надеясь проскочить, но его погнали обратно огнем. Лютый первым сообразил — проорал во все воронье горло: «Охрана, остаться внизу! Помните про сорок тысяч!», он скачками понесся по лестнице на второй этаж. За Лютым — Череп. За Черепом рванулся депутат — с воплем растянулся, выронил свой кейс, поднимать не стал, запрыгал по ступеням, словно горный козел. Его обошел на запредельной скорости обезумевший от страха Вшивый — да еще чуть не сбросил обратно в вестибюль…

Они не помнили, как оказались наверху. Топали по галерее, врывались в помещения. Всех разбросало по этажу. Какие-то гостевые, спальни, подсобки — табличек и указателей не было. Все рассохлось, обросло пылью, мебели практически не осталось. Но в каждой комнате имелось окно, выходящее на задний двор. Внизу еще стреляли. Игорь Леонидович, впавший в буйную прострацию, метался между стенами, прыгнул к окну. Он видел, как улепетывает через двор еще один охранник — с поднятыми руками, что-то вопящий. Дурной пример оказался заразительным! По нему не стреляли. Он отпрыгнул от окна, прицелился из «беретты». Дьявол, его же посечет осколками стекла! И почему его так взбесило бегство охранника, которое уже ничего не решало? Мамонтов разбил рукояткой стекло, одновременно отпрянув, вскинул «беретту». И затрясся, заревел, когда пули замолотили по фрамуге, зажужжали над ухом. Он рухнул на колени, забился под подоконник, что-то орал, стучал себя по вискам, ввергаясь в безумие…

Вшивый добежал до комнаты в глубине коридора. Здесь планировалась, видимо, спальня, одно из окон выходило и на торец здания. Голова у гаденыша иногда работала. Он распахнул окно, высунулся наружу, спрятался, снова высунулся. Пули не летали. Угол здания формировала прямоугольная пилястра с фигурными выступами и впадинами. Он дотянулся до нее — он сегодня от страха мог дотянуться хоть до звезды. Сиганул с карниза, обхватил ее покрепче цепкими клешнями, начал сползать, обдирая руки. У самой земли вывалился кирпич из расшатанной опоры, и Вшивый хлопнулся на задницу, что не повлекло телесных повреждений. Но он обмер, лежал и подвывал от ужаса, когда захрустела кирпичная крошка под ногами. К нему приближался демон! И никакие ноги уже не спасли бы Вшивого! Он дрожал, зубы выбивали чечетку, а над ним склонялся невнятный ужас, отчетливо клацнул затвор.

— Нет, пожалуйста, вы не понимаете… — заблеял он.

— В дом, — глухо проворчал автоматчик.

— Что? — до жалкого человечка не доходило. Он закрылся руками, чтобы перехватить подлетающую пулю. Завизжал от вспарывающей боли, когда носок ботинка вонзился в бедро. Все равно не доходило. В ногах сегодня правды не было, автоматчик взял его за шиворот, встряхнул и швырнул за угол.

— В дом, — презрительно сообщил он. — Собьешься с курса, сразу пристрелю.

Вшивый прозрел, что его не убивают. Закрывая затылок, хрипло каркая, он засеменил к крыльцу, ворвался в холл, споткнувшись о подстреленное тело. Завизжал, помчался к лестнице, взмыл на нее в несколько прыжков, рухнул, обняв балясину галереи…

На несколько минут установилась тишина. Череп оторвался от стены, сжал до боли рукоятку пистолета. Он не знал, где находится. Нужно выбираться, но как? Молча? Рядом дверь, там что-то смежное, стоит заглянуть, а если выхода нет, он окопается, спрячется… И вдруг в этом смежном помещении со звоном разлетелось окно, и что-то тяжелое сверзилось с подоконника. Последовал приступ сиюминутной ярости, какой-то бесшабашной озлобленности. Он домчался до проема, ввалился внутрь и принялся палить из австрийского «Глока» не разбираясь. Пули крошили стены, добили стекла на окнах, вырывали набивку из древней тахты, придвинутой к стене. Кончилась обойма, он тупо давил на спусковой крючок, видимо, ждал, что все начнется заново. В помещении царил полумрак. Груды древесины, протухшей от протечек с потолка — когда-то, видимо, мебель. Никого здесь не было — на первый взгляд. А на второй… Он зашарил по карманам, запасной обоймы не было. Собирался в спешке, сунул в карман лишь коробку с патронами. Ничего, сойдет и коробка, можно набить обойму… Он выхватил ее из кармана — какой же он кретин, сунул в карман, не посмотрев, холостые патроны! На хрена ему для «Глока» холостые патроны?! И тут из-за кушетки, которая только казалась придвинутой к стене, начало вырастать что-то невнятное, зловещее, грозное… И уже тянуло к нему щупальца, в одном из которых был зажат автомат… Он чуть не тронулся от страха, понял, что это конец, размотался его клубочек. Но отчаяние лишь прибавило оборотов, он швырнул на пол коробку с патронами, а пистолет, размахнувшись, метнул в зловещее нечто. Попятился, выскочил из помещения, помчался к выходу на галерею. А вывалившись на нее, первым делом сшиб Вшивого, сроднившегося с балясиной! У того уже крыша поехала от страха. Череп успел прервать падение, а Вшивый нет. Затрещало трухлявое дерево от мощного толчка — и Вшивый, вопя от ужаса, полетел вниз вместе с обломком ограждения. Послышался грохот, треск, хруст переломанных костей. А Череп уже мчался в дальний конец галереи. Вслед за ним из сумрачного помещения выбежал отсиживающийся там Кирпич с вздыбленной от страха гривой — но не рассчитал траектории, выпал на лестницу и покатился вниз, считая ступени…

Черепу уже было до лампочки. Он влетел в какую-то комнату, бросился к окну, прыгнул на подоконник и выбил ногой оконную раму вместе со стеклом. Второй этаж, но ничего, он справится. Он начал перебираться наружу, режа пальцы об осколки стекла, схватился за карниз, повис. Ступня прижалась к выступу, опоясывающему стену. Выступ в половину кирпича, но ему достаточно. Нужно как-то ухватиться за него руками, повиснуть, и тогда он без проблем спрыгнет на землю. Он извернулся, отпустил одну руку. И вдруг хрустнул кирпич, на который он перенес весь свой вес. И уже без вариаций — он обрушился, пролетел, не успев взвыть, эти три несчастных метра и разбился, сломав бедро. Потемнело в глазах, мозги превратились в кашу. Он не помнил, как кто-то к нему подошел, задумчиво потыкал в него стволом, как бы размышляя, не пристрелить ли сразу. Потом вздохнул, закинул автомат за спину, обхватил «больного» за запястье и потащил, трясущегося, в дом…

А в доме еще не стихло веселье. Зажигал персонаж с паспортом на имя Игоря Леонидовича Мамонтова. Он отсиживался в сортире, где имелись остатки унитаза без сливного бачка. А когда услышал, что скрипят половицы, враги приближаются и, кажется, догадываются, где он сидит, он окончательно потерял самообладание, вывалился в полумрак и стал палить по каждой тени — или по тому, что представлялось за тень. Он матерился, как прапорщик, мол, в гробу он видал этих жалких людишек, вознамерившихся мстить ЕМУ! Но кончились патроны, зашатался мир, который он так тщательно выстраивал. Подкосились ноги, и Игорь Леонидович рухнул на колени. К нему приближались сразу трое — медленно, неотвратимо. А он шатался, истекал желчью и был бессилен что-то предпринять. Впрочем, ему не стали показывать буку, играть с ним в привидения. Один из подошедших от души ломанул ему по челюсти, тело рухнуло, а «молотобоец», скорчившись от боли, начал растирать отбитый кулак.