Новый невольник смотрел внимательно, чуть насмешливо и без тени страха. Было заметно, что он понимает, что о нем говорят. Он стоял, опустив руки, не собираясь бороться, и просто ждал, что будет дальше. Тамит без колебаний подошел к нему, встал рядом и сказал:

— Никого не слушай. Входи. Меня много раз называли презренным, но я никогда не чувствовал себя униженным, поскольку знал, что эти люди поступают несправедливо. Не так, как угодно богам.

— Просто им неведома истина, — сказал хетт. — А еще у них никогда не возникало стремления превзойти самих себя.

Тамита поразили слова незнакомца. Хетт говорил хорошо, лучше, чем большинство невольников-чужеземцев. В нем ощущалась внутренняя сила; похоже, он привык действовать так, как задумал, а возможно, даже повелевать другими людьми.

— Ложись на мою циновку, места хватит, — предложил Тамит.

Остальные рабы не осмелились возразить, лишь перетащили свои подстилки в глубину помещения.

— Как тебя зовут? — спросил юноша, забыв, что может не дождаться ответа на столь сокровенный вопрос.

— Кармел.

— Где ты научился так хорошо говорить по-нашему?

— В плену, — ответил хетт и, прочитав в глазах юноши безмолвный вопрос, продолжил: — Я бы не сдался, но меня тяжело ранили стрелой, и я очнулся среди врагов. У меня не было оружия, и я не мог себя убить.

— Ты был на войне? — удивился Тамит. Молодой человек выглядел немногим старше его самого.

— Не один раз. Наш народ давно воюет с египтянами.

— Я не знаю, что такое быть воином, — задумчиво произнес Тамит.

— Это судьба.

— Ты видел нашего фараона?

— Да. Он хороший воин, но он — не бог.

— Почему ты так думаешь? — с любопытством спросил Тамит.

— Потому что боги невидимы и бессмертны, — ответил Кармел и, подумав, добавил: — У нас разные обычаи и разные боги. Думаю, они разберутся между собой. Мы тоже можем встретиться в честном бою или... договориться.

— Я бы предпочел второе, — заметил Тамит, и хетт ответил:

— Я тоже. — И тут же осведомился: — Ты не пробовал бежать?

Юноша вздохнул.

— Нас хорошо охраняют. Кругом пустыня.

Кармел внимательно смотрел на него прозрачными серыми глазами.

— Пустыня не бесконечна, как и все на свете.

— Да, но ее невозможно пересечь.

— Так говорят. Но ты никогда не пробовал.

В его словах звучала непоколебимая уверенность, и в душу Тамита, будто яркое солнце в темную расщелину гор, проникла вера в чудо. Внезапно юноше захотелось позабыть обо всем, что мешало поверить в себя, в свои скрытые силы.

Он растянулся на циновке и стал смотреть в темный потолок. Потом медленно произнес:

— Почему ты не хочешь сдаваться?

— Потому что я не привык проигрывать. Нужно быть уверенным в том, что ты сильнее своих врагов.

— Тебя научили этому в твоей стране?

— Да, — сказал Кармел и после небольшой паузы промолвил: — Ты тоже научишься. Потому что на самом деле ты не такой, каким себя представляешь.

Тамит вздохнул.

— Если б я знал, кто я!

— Я скажу тебе это, если нам удастся отсюда выбраться, — загадочно произнес хетт.

Перед тем как заснуть, юноша осмелился задать последний вопрос:

— Правда, что вы приносите человеческие жертвы?

Кармел усмехнулся.

— Человеческие жертвы приносят все народы, все люди. И для этого совершенно не обязательно держать в руках нож!

Весь следующий день они работали рядом. Тамит уговорил Кармела хотя бы на время притвориться покорным. Хетт твердил, что им надо убежать и попытаться пересечь пустыню. Тамит не представлял, как это можно сделать без надежных проводников, без воды, но Кармела трудно было остановить.

Тамит ничего не знал о его стране, и хетт рассказал о широких долинах и множестве рек, о палящем летнем солнце и злых зимних ветрах. У юноши сложилось впечатление, что Кармел живет в краю, где случаются настоящие чудеса. Хетт не сумел объяснить египтянину, что такое снег и почему царя величают титулом «мое солнце», если он не бог. Кармел избегал говорить о себе, и Тамит не решился поинтересоваться, где он воспитывался и кто его родители.

Они переговаривались очень тихо, не глядя друг на друга. Хетт расспросил египтянина, как устроена гробница. В этом не было ничего сложного. Погребальная комната с жертвенником, комната для статуй умерших, лабиринт с ложными ходами для защиты от грабителей. В самом низу — могила с саркофагом.

— Это священное место?

— Да.

— Надо спрятаться в саркофаге в конце дня, а ночью выйти и убежать, — сказал Кармел и посмотрел на него в упор.

Тамиг едва не выронил инструмент. Лечь в саркофаг! Осквернить могилу, предназначенную для других людей! Юношу охватило странное чувство — смесь жалости и отвращения к самому себе.

— А если Джедхор и его люди обыщут могилу и заглянут в саркофаг? Тогда они нас убьют! — прошептал он.

Кармел пожал плечами.

— Лучше погибнуть, рискуя, чем просто ждать смерти.

Это была логика воина, непонятная Тамиту. Быть может, если б он рассуждал, как хетт, его жизнь сложилась бы иначе. Если бы он первым сделал то, что сделал Хетес, наверное, уже был бы свободен! Тогда он испугался, испугался переступить невидимую черту, проведенную волей высших сил.

— Ладно, — с непривычной мягкостью добавил хетт, — я сделаю это один. Когда стемнеет, выберусь наверх, нападу на тех, кто охраняет рабов, и ты сможешь выйти. Заодно раздобудем оружие.

— Вдруг тебя убьют?

Кармел усмехнулся.

— Не убьют.

— А если остальные тоже захотят бежать?

— Не захотят. Я видел их глаза и лица. И видел твой взгляд и твое лицо. Потому и позвал тебя с собой.

В конце работы выяснилось, что новый раб исчез. Остальные перешептывались о том, что не зря посчитали хетта колдуном. Многие с торжеством поглядывали на Тамита.

Джедхор пришел в ярость. Он приказал обшарить округу вдоль и поперек, но не рискнул заглянуть в могилу, опасаясь гнева Мериба. Тот как назло не приехал — был занят новым заказом, проектом усыпальницы дворцового лекаря. Оставалось смириться с потерей и подождать до завтра.

Над головой простиралось сверкающее великолепие звезд, пески были озарены яркой, как светильник, луной. Вдали тихо стонал ветер. Пока они с Кармелом пробирались меж бесчисленного множества усыпальниц Города мертвых, Тамита не покидало ощущение, что их обитатели смотрят ему в спину с безмолвной мольбой разделить вечное одиночество.