Однажды, это было вскоре после того, как Иуда покинул свой виноградник, они пришли в Кану Галилейскую и были приглашены там на брак. Точнее сказать, зван был Учитель с Матерью Его, но поскольку ученики (так они сами себя называли) никогда не покидали своего Равви, то пошли и они. Пир брачный был беден, как и всё в этих местах: гости пришли в изрядно поношенных, не раз чиненых одеждах, хотя, без сомнения, оделись в лучшее из того, что у них было; угощения не изобиловали разнообразием и изысканностью; а вино…, вино вообще походило на уксус. Наверное, хозяева долго собирали его понемногу, готовясь к свадьбе. Но вскоре, когда пир ещё даже не достиг кульминации, и это вино кончилось. Сквозь радость молодых брачующихся явственно засквозили смущение и обида, а из прекрасных глаз невесты как-то сами собой потекли крупные, круглые слёзы. Сердце Иуды сжалось от боли. Жених и невеста уже выглядели не счастливыми, но обречёнными, обручёнными тяжкими, не снимаемыми оковами бедности. Той бедности, даже нищеты, на которую добровольно обрёк себя и он сам, Иуда. А ведь ещё недавно мечтал о молодой Ревекке или Рахили, которую когда-нибудь введёт под кров СВОЕГО дома. Он даже потянулся за сумой, в которой хранил немного мелких монет, пожертвованных добрыми людьми – всё имущество их маленькой общины. И это было само по себе странно, ведь именно ему, Иуде были доверены все их деньги именно благодаря его бережливости, рачительности и в какой-то мере даже скупости. А он вот так сразу, заметив только слёзы на глазах невесты, готов уже растранжирить, пустить по ветру их небольшой капитал, купив вина для продолжения пира.

Он увидел, точнее, только краем глаза уловил, как Матерь Учителя подошла к Сыну и что-то сказала Ему едва слышно, почти на ухо. «Что Мне и Тебе, Жено? – не столько услышал, сколько прочёл по губам ответ Иуда. – Ещё не пришёл час Мой». Отказ был твёрдым. Но полный нежности, уважения и любви к Матери взгляд Учителя ясно говорил: «Зачем ты просишь меня о том, чего я пока не должен делать? Ты же знаешь, что я не смогу отказать тебе». В глазах Женщины отразилась и эта любовь, и эта нежность, и ещё, как показалось Иуде, какое-то странное смирение и даже преклонение перед сыном, обычно не свойственные матерям. Но вместе с тем и гордость за Него. Улыбаясь, Она отошла и, приблизившись к слугам, повелела им: «Что скажет Он вам, то сделайте».

И тогда произошло чудо – первое чудо, свидетелем и даже участником которого стал Иуда. Учитель отдал слугам какие-то распоряжения, и те принялись из больших каменных водоносов наполнять кувшины красным как кровь вином, сверкающим солнечными зайчиками. И каким вином! Это было лучшее из всех вин, что Иуда когда-либо в жизни пробовал, а уж он-то – потомственный виноградарь – знает толк в этом напитке. Даже распорядитель пира – дальний родственник брачующихся, человек приезжий и, судя по одежде и подаркам, богатый – и тот отметил превосходные качества вина, сказав жениху: «Всякий человек подаёт сперва хорошее вино, а когда напьются, тогда худшее. А ты хорошее вино сберёг доселе!».

Ну, скажите на милость, ужели это не чудо?!

И пир разгорелся с новой силой. Невеста уже не плакала, а смеялась от души, словно дитя, а жених, радуясь тому, как веселится его любимая, пребывал на седьмом небе от внезапно нахлынувшего счастья. Никто даже не поинтересовался, откуда появилось это вино. Только Иуда и другие ученики знали, что ещё несколько минут назад в водоносах находилась самая обычная, мутная от песка и тёплая от палящего солнца вода. Они сами с дороги омывали ею свои руки и лица. Откуда же? Как? Каким образом вода обернулась вином? Неужели это Равви?! Неужели Он обратил воду в хмельную влагу?! Но как? Как Он это сделал? Ведь Он даже не подходил к водоносам, даже не вставал с места! Разве простому человеку такое под силу?! Разве способен простой человек… Но ведь Он не простой человек. Иуда знал это, почувствовал ещё тогда, там, на винограднике, когда, несмотря на отделяющие его от Учителя несколько десятков метров, вдруг у самого уха услышал тихое и спокойное: «Оставь всё и следуй за мной». И он послушно последовал, оставив всё и забыв обо всём – и о винограднике, и о доме, и о заветах деда. Потому что ощутил, как формируется, воплощается, материализуется стародавняя детская мечта когда-нибудь встретить и оказаться рядом с Тем, кого сотни поколений его народа ждут как Спасителя, как Мессию. Может это Он и есть? Ведь не мог же ошибиться Иуда, топча и ломая собственную, свою, не чужую виноградную лозу. Ведь не может же обычный, простой человек обладать таким притягательным действием на окружающих. Не может обычный, простой человек говорить то, что говорит Он. И не может же, в конце концов, обычный простой человек сделать то, что сделал теперь Равви.

Иуда, не отрываясь, смотрел на Учителя, а его сердце – большое, переполненное радостью сердце так и клокотало в груди, стараясь вырваться наружу. Как же хотелось ему сейчас вскочить с места, подбежать к Равви и, крепко-крепко обняв Его, расцеловать при всех…. Нет… не так… так нельзя…. Кто он, а кто Он…. Подойти почтительно, смиренно и, поклонившись до самой земли, целовать Ему ноги на глазах у всех, ничуть не смущаясь своего поступка. Все, конечно, удивятся…, да что там удивятся, просто оторопеют от столь неожиданного проявления почтительности и поклонения сыну простого плотника. Да они просто потеряют дар речи и смолкнут, как рыбы! А потом, когда пауза уж очень затянется, когда и Учитель, и сам Иуда насладятся в полной мере торжественностью тишины, он встанет с колен и громко, на всю Кану…. Да что там Кана?! На весь Израиль объявит – кто сейчас стоит перед ними в этом тесном, убогом помещении, достойном для приёма разве что овец и баранов…. Но отнюдь не сына Давидова, Царя Иудейского…

Иуда сделал движение, пытаясь вскочить с места, и неосторожным взмахом руки случайно опрокинул глиняную чашку с вином, отчего большое, кроваво-красное пятно растеклось по белоснежной скатерти. Все замолчали, а Иуда замер, не в силах оторвать взгляда от кровавого следа на белом. Прошла всего пара секунд, какая-нибудь пара мгновений, показавшихся ему вечностью. А когда застолье зашумело вновь, скоро забыв о неприятном инциденте, Иуда медленно поднял глаза и встретил направленный на него взгляд Учителя. Во взгляде этом, казалось, не было ничего необычного – такой же спокойный, мягкий, чуть грустный взор. Но было что-то, что заставило Иуду надолго запомнить его, что-то тайное, едва уловимое, имеющее отношение непосредственно к нему, к Иуде.

Прошло много дней, а может и не так уж много, Иуда потерял им счёт ввиду насыщенности их событиями. Уже не маленькая группа странников брела по пыльным дорогам Иудеи и Галилеи, а большой отряд, численность которого доходила иногда даже до нескольких тысяч человек. Люди приходили, вливались в их кочующую общину, оставались с ними по нескольку дней, а то и недель, уходили, кто навсегда, кто, для того чтобы вернуться потом и привести с собою других. Появлялись новые, ещё не слышавшие Слова, чтобы остаться или также уйти. Это были совершенно разные люди, не имеющие, казалось, между собой ничего общего, что могло бы их связать, или хотя бы сблизить. Больные, увечные калеки, сгорбленные не то под тяжестью своего недуга, не то под гнётом прожитых лет, поспешали, стараясь не отстать от молодых и здоровых юношей. Бедные и даже нищие шествовали рядом с хорошо одетыми, не ведающими, что такое нужда. Воины и мытари, не знающие грамоты простолюдины и гордые своей премудростью законники, книжники и фарисеи, рабы и свободные, мужчины и женщины – казалось, весь срез израильского общества собрался здесь, как некогда в Ноевом ковчеге от каждой твари по паре. Каждый пришёл к Учителю за своим. Кто в поисках пророческого указания в делах, кто за многое разъясняющим советом в личной жизни, кто для исцеления от тяжких недугов телесных, кто ради врачевания исстрадавшейся души. Но все без исключения искали увидеть в Нём свершение древнего обетования, только и ждали разрешения своих сомнений, часто задавая друг другу один и тот же вопрос: «Кто есть человек сей, что может говорить и делать то, что говорит и делает Этот?» Ученики, те, что были с Ним сначала, и сами часто говорили друг с другом и обсуждали этот вопрос втайне от Учителя. И хотя они видели, слышали и знали гораздо больше любого из тех, кто шёл сейчас с ними, и каждый из них в глубине души чувствовал и верил, что древнее обетование уже свершается у них на глазах, но слово Мессия вслух никто ещё не произносил. Они ждали, что Учитель как-нибудь Сам Себя проявит и объявит. Ждали терпеливо и трепетно, втайне надеясь, что вот с этого самого момента жизнь их круто изменится, и все сегодняшние невзгоды и неустроенности будут с лихвой вознаграждены близостью к Явившемуся в Силе и Славе Царю Иудейскому.