Он восхищался ею бесконечно, но без обычной лебезни и холуйства. Даже коленопреклоненный, он не выглядел нелепо. Ксения чувствовала, что он никак не зависит от ее благосклонности, и это задевало и все больше привлекало к нему. Ей хотелось бы видеть его своим рабом. Недосягаемая мечта, и от этого еще более желанная.

Впервые в жизни в ней проснулась женщина, которой просто хочется любить и быть любимой. Он был совершенно бесполезен для нее с точки зрения карьеры, а о ней она привыкла думать в первую очередь. Но разум отступал под натиском чувств. Ее даже стали посещать мысли о ребенке. Возраст-то критический, тридцать три года.

То, что он женат, нисколько не волновало ее. О жене он говорил скупо и с явной неохотой. Значит, там что-то неладно. Из счастливого дома не убегают волочиться за актрисами. Бывают же дуры на свете, думала Ксения. Нет, нет, мысли о госпоже Басаргиной не-посещали ее.

Было другое, что тревожило куда сильнее.

Благотворительный бал был в разгаре, музыканты в углу зала самозабвенно играли вальсы Штрауса. Кружились пары, шампанское пузырилось и пенилось, яркий свет ламп преломлялся в хрустальных гранях бокалов.

Идея бала принадлежала Марго. Благотворительная акция по сбору средств в фонд борьбы с беспризорностью. Были приглашены все крупные коммерсанты и промышленники, чиновники из государственного аппарата, артисты и художники, которые предоставили свои картины на благотворительный аукцион. Они размещались вдоль одной из стен под белым транспарантом с одним лишь словом «Помоги!» на русском и немецком языках. В центре экспозиции стояла картина Григория Яковлева. Пронзительное полотно, где на фоне яркой толчеи Сухаревского рынка стоял маленький замухрышка в неописуемом картузе и жалобно протягивал к зрителям тощую грязную ручонку. Картина представляла такой чудовищный контраст с благополучными холеными гостями, что ни одно даже самое черствое сердце не могло не дрогнуть. Деньги так и летели в поставленный специально для этой цели большой аквариум. Само собой, без воды.

Марго в ослепительном белом платье, наглухо закрытом спереди и глубоко, почти до талии, вырезанном сзади, стояла в дверях рядом с Осман-беем и на правах хозяйки встречала запоздавших гостей. Она была удивительно хороша в этот вечер, взволнованная, вся будто наэлектризованная, с сияющими глазами и нежным румянцем на бледном лице.

Неудивительно, ведь этот бал был ее детищем. Осман-бей сразу поддержал ее замысел и взял на себя финансовую сторону дела, сказав, что подобная акция значительно поднимет репутацию его фирмы в глазах властей, и предоставил Марго полную свободу действий. Все, что происходило здесь сегодня, было полностью плодом ее фантазии и усилий.

Приехал Чаруйский с неизменным пенсне на гладком яйцевидном лице. Он пожал руку Осман-бею, поблагодарив его от имени советских беспризорников, и светски поклонился Марго.

— Фрау Маргарет Басаргин, моя помощница и организатор бала, — поспешил представить ее Осман-бей. — Идея и воплощение целиком принадлежат ей.

Чаруйский с интересом посмотрел на нее:

— Поздравляю вас, товарищ Басаргина. Все устроено с большим вкусом. Но… э-э… не кажется ли вам, что в тот момент, когда голодают дети, тратить такие деньги на светское мероприятие по меньшей мере нескромно.

Марго еле удержалась от улыбки. Общеизвестно было пристрастие товарища наркома к бриллиантам и предметам искусства, которые он скупал или просто «национализировал» не считая.

— Позвольте мне не согласиться с вами, товарищ нарком, — живо возразила она. — Так мы соберем куда больше денег.

И Марго указала на аквариум, который как раз опорожняли два дюжих официанта.

— И это уже третий раз. А впереди еще аукцион и лотерея. Платная, разумеется.

— Да вы их просто разденете, — хмыкнул Чаруйский. — Вам не откажешь в изобретательности.

— Благодарю. Разрешите представить вам Григория Яковлева, одного из самых талантливых наших художников. Он любезно предоставил несколько своих работ на аукцион. Центральная картина тоже его.

Чаруйский рассыпался в похвалах и отошел в сопровождении Осман-бея. Марго осталась с Григорием.

— Танцуй! — шепнула она ему. — Глядишь, получишь госзаказ.

— Благодетельница! — отозвался Григорий. — Это нам никогда не лишнее. Потанцуешь со мной? Тысячу лет с тобой не танцевал.

Они прошли почти целый круг, прежде чем Гриша нарушил молчание:

— А где Володя? Что-то я его не вижу.

— Его здесь нет.

— Вот как? А я уж думал, что не заметил его. Марго иронически приподняла бровь.

— Его трудно не заметить.

— Это верно. Значит?

— Это значит, что его здесь нет, и только.

— Ты хоть сама понимаешь, зачем все это делаешь?

— Не пойму, о чем ты, — с деланным равнодушием ответила Марго.

На самом деле она прекрасно знала, к чему он клонит, но развивать эту тему не хотелось.

— О том, что ты убиваешь своего мужа. Все равно что травишь потихоньку мышьяком. Вот я и спрашиваю, зачем тебе все это надо. Ради этого твоего басурманина? Недурен, конечно, но на мой вкус — староват.

— По-моему, ты влезаешь не в свое дело. Тебе не кажется?

— Нет, не кажется. На правах старого друга…

— Гришенька, я тебя очень люблю. — Марго встала на цыпочки и легко прикоснулась губами к его щеке. — Столько заботы и участия. Я тронута. Но на этого человека я только работаю.

— Ничего себе работа, — взорвался он. — Ты уже живешь на этой работе. Он тебя совсем к рукам прибрал. Не удивлюсь, если…

Марго предостерегающе приложила пальчик к его губам.

— Не стоит произносить то, в чем потом будешь раскаиваться.

Она почувствовала, как его губы дрогнули под ее пальцем, будто поцеловали. А ведь и впрямь поцеловали. Гриша, Гриша, и ты туда же.

Музыка как раз кончилась. Марго высвободилась из его объятий и, повернувшись к оркестру, зааплодировала.

Вдруг руки ее замерли в воздухе, все в ней будто замерло. В зал входила высокая полная дама в широком сером кружевном платье. Неподвижное лицо под короной великолепных волос поражало матовым сиянием кожи, на которой выделялись яркие дуги губ и бровей.

Но Марго смотрела не на гостью, которую не знала. Она смотрела на мужчину, который стоял рядом с ней, непринужденно обозревая Зал. Стоял, как будто имел на это право, будто для него это было естественным, обычным делом. Все бы ладно, да только человек этот был ее муж.

У Басаргина в этот день было прескверное настроение. Все шло наперекосяк. Работа из рук валилась. Начать с того, что его поймала в коридоре Вероника. Они давно уже не виделись, но если б еще столько же не виделись, он бы не огорчился. Бывшая супруга не оставила в памяти ничего, кроме смутного чувства горечи и сожаления о потерянном времени и эмоциях.