Вот и все, мы были вместе наедине всего семь раз после смерти Квирины, хотя некоторые встречи продолжались по два дня. Разве это много, разве это слишком много для греха? Этого определенно недостаточно для любви. Из книг и из слов своих прихожан, а быть может, и из опыта своего сердца вы знаете о любви, о ней твердят поэты, о ней поется в песнях, и вы должны согласиться, что наш поступок можно простить, должно простить. Я слышала о Папах, которые были с сестрами кардиналов, и о епископах, имевших сожительниц, и все же, я думаю, они надеются заслужить жизнь вечную. Почему же мы не можем надеяться на это? Иисус ведь не осудил блудницу.

Я должна дать отдых своей руке, я слишком сильно сжимала перо, я прекращаю писать, думаю, что сказала все.

Почему я так волнуюсь в этой исповеди? Что я собираюсь сделать? Я разумная женщина, но вот я плету слова, плету слова обо всем, что вижу, словно слова — это поступки или щиты, я задыхаюсь от слов и должна положить им конец. Лоредана, посмотри на вещи как они есть, — вот что я должна сказать себе. Орсо придет навестить меня еще только раз, потому что он прячется, чтобы спасти свою жизнь. Я не просто боюсь, я в ужасе оттого, что его могут арестовать и убить, я знаю таких, как мой отец, я знаю Десятерых, знаю, чем они занимаются, я слышала о них всю свою жизнь, Орсо и его друзья из Третьего Города говорят, что хотят, чтобы солнечный свет пришел и в нижний город, но ведь этого нельзя добиться без солдат и крови, не так ли? Да помогут Орсо Иисус и Мария, вот сейчас он, может, уже схвачен, хотя мой отец сказал бы мне, если бы доминиканец попал им в руки, как он рассказал мне о брате Дольфине Фальере и тех двоих, которые отравились. И вот я сижу здесь и яростно пишу свою исповедь, как безумная женщина, словно увижу Орсо завтра и послезавтра, но я знаю, это будет нелегко.

И вот последнее, я не сказала об этом Орсо, потому что сначала было слишком рано, а потом все завертелось и закрутилось и было уже слишком поздно что-либо говорить. Уже два месяца я ношу ребенка, и через месяц или два это станет заметно, и я хочу, чтобы Орсо знал. Может быть, нам удастся тайком выбраться из города и уехать куда-нибудь далеко, взять другое имя и жить там спокойно.

Отец Клеменс, пожалуйста, приезжайте в Венецию и поговорите со мной. Если Орсо не объявится или не пришлет записки до завтрашнего вечера, я пойду по городу искать его, хотя я не знаю, откуда начну, меня охватывает отчаяние. Я раскаиваюсь во всех своих грехах и прошу вашего отпущения и благословения. Во имя Христа я поручаю себя вам. Венеция, 26–28 сентября [1529].

Лоредана Лоредан Контарини

Пандольфо, in dei nomine[7].

Час настал. Мы должны организовать арест в Кастельфранко, на вилле Лореданов. Вы знаете это место. Вы знаете свои долги. Наконец пришло время расплатиться. Когда вы получите это письмо, у вас будет достаточно времени, чтобы собрать своих людей и поспешить в Кастельфранко. Спасите монаха или, если наши стражники уже прибудут к тому времени — их будет восемь, — вырвите его из их рук. Если вас постигнет неудача, мы пропали. Да хранит вас Христос. 1 октября [1529].

Бернардо

…а также этот отрывок предназначается для того, чтобы попрощаться, и да пребудет с вами Господь, отец Клеменс, потому что я за городом, около Кастельфранко, и собираюсь бежать из Италии с Орсо, мы уезжаем завтра, и я должна писать как можно быстрее, времени нет совсем… Закончив свою исповедь и отдав ее Полиссене, вместе с исповедью Орсо, я отправилась в нижний город разыскивать его, но не могла найти ни следа, однако он послал мне весточку через одну из тех старых женщин, которые торгуют гребнями и лентами в верхней Венеции, она была умна и сумела иносказательно передать его послание. Он нанял двух рыбаков, чтобы те отвезли нас в местечко около Кьоджи, но большую часть пути ему пришлось провести в воде под лодкой, ухватившись за сеть. Хуже всего было то, что мы отправились до рассвета, в то время, когда охотятся на уток, как вы знаете, и нам повсюду встречались группы мужчин в маленьких лодках, они стреляли в уток, и стрелы [из арбалетов] падали вокруг нас. Нам не повезло, из-за всех этих зорких глаз Орсо приходилось держать голову под водой, Дева Мария, я боялась, что он утонет, и на полпути к Кьоджи нам пришлось вытащить его из воды, мы спрятали его под полотном, он так замерз и был почти синий, и мне пришлось лечь на него, чтобы хоть немного согреть. Именно тогда я и сказала ему, я прошептала ему на ухо: «У меня будет ребенок», — для него это было как поток теплой воды, он так обрадовался, что вскоре снова смог прыгнуть в воду. Я сидела в этой лодке, держала костюм купца, и сердце выпрыгивало у меня из груди в течение всего нашего путешествия, мы следили за всем и всеми, затем мы пристали, и Орсо переоделся купцом, а я его женой, и нас бросало в дрожь от страха каждый раз, когда мы слышали чьи-то голоса. Затем по извилистой тропе мы поехали верхом в Кастельфранко, в дом вдовы, женщины, которой я помогла во всем и могу доверять, я люблю ее, и мы провели ночь в ее пустынном доме на горе. Поездка верхом подарила нам необычное и чудесное чувство, потому что я ехала за Орсо, обняв его обеими руками, или же он шел пешком около лошади, держа меня за руку. Мои чувства тогда — нет, это перо не сможет назвать их, все эти царапинки и значки на бумаге так жалки, они годятся лишь на то, чтобы рассказывать о грехах и извращениях, они скупы, когда речь заходит о том, что хорошо. В словах нет блаженства.

Послушайте, отец Клеменс, я оставила записку своему отцу, сиру Антонио, сообщая, что уезжаю, сказала, чтобы он не искал меня, потому что все равно не найдет, я ни в чем ему не призналась, он и сам скоро все узнает, я сожалею об этом, но другого способа для побега у меня не было, только подумайте. Хотя это довольно опасно, мы собираемся сегодня остановиться на вилле в Кастельфранко, но только на одну эту ночь, потому что не можем уехать без сундучка с драгоценностями и дукатами, который я там спрятала, иначе бы мы и на шаг не подошли к Кастельфранко. Завтра и послезавтра мы будем в пути обратно в Кьоджу, чтобы присоединиться к каравану купцов, отправляющемуся на Восток, у нас много планов. Орсо просит меня поторопиться. Отец Клеменс, я прошу, чтобы вы простили меня за побег с ним, я не могу стать другой, я не могу измениться, никакая сила в мире не может удержать меня, поэтому мой побег, должно быть, правилен, совесть не беспокоит меня, плоть не порочна, когда любовь и Бог сияют сквозь нее, вот почему я счастлива и вот почему пишу вам эти последние строки. Иногда я чувствую, что Орсо — почти что часть моего тела, его волосы — мои волосы, как и его руки и ноги, его худые стопы, шрамы на руках и ладонях, зубы в его милом рту, и то, как его флорентийский язык выговаривает слова, например «сострадание», «сердце» и «слава», и я… но он точно говорит, что я обязана остановиться, у меня нет больше времени. Как-нибудь вы получите эту последнюю часть, я очень хочу, чтобы вы ее получили, я хочу, чтобы вы знали. Да пребудет с вами Бог, отец Клеменс, молитесь за меня, благословите меня, простите меня.