— Но почему вы изменили свое решение и выбрали себе в жены… меня?

— Вы умеете наносить удар… — смущенно пробормотал Генрих. — На это было несколько причин. Мне пришлось стать опекуном племянников, и это принесло мне груз ответственности за все наше поместье. Поневоле пришлось вникать в дела, и то, что я узнал, привело меня в шок. Вольдемар, как видно, сознавал, что его положение неустойчиво, и потому жил с размахом, ни мало не заботясь о завтрашнем дне. Я понял, как глупо поступил, отказавшись от своих обязанностей хозяина этих земель. Мне необходимо было спасать наследие предков, но для этого следовало жениться на знатной девушке. И тут я вспомнил о вас.

— Вспомнили? — удивилась Марциана.

— Я несколько раз видел вас на балах. Вы разительно отличались от остальных дебютанток тем, что совершенно искренне не интересовались поиском женихов. В вас была заметна какая-то изысканная отстраненность, и, одновременно, веяло душевной теплотой. Это было удивительно… Но я в те дни все еще дорожил своей свободой и потому даже не стал к вам приближаться, боясь, что меня тут же потянут к алтарю… Именно поэтому, когда стал вопрос о срочной женитьбе, я ни минуты не сомневался и опасался лишь того, что вы окажетесь уже просватанной.

Марциана замерла, боясь поверить своим самым потаенным мечтам. Неужели он говорит правду? Это похоже на сказку со счастливым концом…

— Я… не в состоянии поверить в это…

— Да, моя милая Марси. Теперь вы знаете, что я женился именно по самому настоящему расчету — лукаво усмехнулся Генрих. — Таким образом, я мог претендовать на возвращение титула герцога, получение наследника и… приобретение жены, весьма и весьма мне симпатичной.

— Это ужасно, — шутливо возмутилась баронесса. — Подумать только — вы способны играть судьбами людей!.. Господи, я забыла о Людвиге! — вдруг опомнилась она. — Ему-то каково теперь? Быть сыном герцога, но не стать его наследником… Подозреваю, что именно поэтому эта история с фрау Лили так задела его. Она напомнила ему о его собственных проблемах… Кстати, вы так и не рассказали мне, чем окончился ваш разговор с племянником.

— Несмотря ни на что, он — умный мальчик и знает, почему его отец получил титул. Вольдемар очень кичился тем, что стал герцогом, но понимал, что я могу в любой момент жениться и предъявить свои законные права. Поэтому он не скрывал от мальчика, что является временным правителем Мансфельдвельде.

— Я думаю, что вам не стоит так грубо обращаться с племянником. Он может затаить обиду и в будущем стать вашим врагом.

— Это его право, а я не намерен заискивать перед ним. Сегодня я высказал ему все, что он заслужил. А наказание, которое я ему назначил, он будет помнить дольше, чем порку.

— Что же вы сделали?

— Я дал ему ясно понять, что его знакомство с этой особой закончилось. Кроме того, я запретил мальчишке в течение недели ездить верхом, ходить на рыбалку, а также приказал удвоить часы занятий с учителем. Он, правда, посмел мне угрожать, пообещав доказать, что не собирается подчиняться ничьим приказам. Но это, разумеется, пустые угрозы.

Марциана не разделяла уверенности мужа, хотя ее обрадовало то, что Людвиг избежал унизительной порки. Конечно, юноша переступил нормы приличного поведения, но ее совершенно не удивляло, что мальчик так живо откликнулся на доброе отношение к нему фрау Лили. Во всяком случае, сейчас следовало обращаться с Людвигом с большим тактом и пониманием.

— Надеюсь, вы не сожалеете о том, что проявили сегодня снисходительность. Думаю, Людвиг не менее чувствителен, чем Анна.

— Не стану с вами спорить, — ответил Генрих, пододвигая диванчик к огню и жестом приглашая ее сесть. — А теперь расскажите мне про Анну. Когда она пожелала мне сегодня спокойной ночи, я думал, что услышал голос призрака.

— Я налила себе мятной настойки в чашку с водой и, когда поднесла ее ко рту, вдруг услышала: «Не пейте это, тетя Марси, иначе вы уснете и никогда не проснетесь». Я выронила чашку от испуга, поскольку не сразу поняла, кто со мной разговаривает.

— Я рад, что она так волнуется о тебе. Как видно, она приняла лекарство за снотворное. Вероятно, она откуда-то знает, как опасно принимать большую дозу подобного лекарства. Но почему ты собиралась пить настойку?

— К Анхен это не имело никакого отношения.

— Но это имеет отношение к тебе, — ответил Генрих, устраиваясь поудобнее рядом с женой. — Поэтому я хочу знать это.

— Если вам так важно это знать, то у меня была головная боль.

— Бедняжка… — он нежно погладил ее волосы. — Голова по-прежнему болит? Может, растереть тебе виски?

Марциана только сейчас осознала, что головная боль сама собой куда-то исчезла, но была приятна забота мужа о ней.

— Сейчас я прекрасно себя чувствую… Наверно, потому что все уладилось…

— Хорошо. Не будем больше говорить о головной боли. А теперь расскажи мне о девочке.

— Собственно, я мало, что могу добавить. Она просто заговорила, и, похоже, больше не испытывала затруднений, только немного запиналась. Вероятно, ее голосовые связки ослабли от долгого молчания.

— Вероятно. Но почему она так долго молчала? Мне казалось раньше, что для ребенка это просто невозможно.

— Это не зависело от ее желания… Она… — Марциана замолчала, сообразив, что ей нелегко объяснить молчание ребенка.

Она испытывала сильное искушение рассказать мужу все, что ей известно. Марциане очень хотелось верить, что человека, сидящего рядом, можно считать другом, но… История бедной Гертруды смутила ее. Ее муж принадлежит к роду Мансфельдов, и даже Бригитта предупреждала ее о странных привычках этих мужчин. Теперь Марциана понимала, что негодяй вполне может быть таким очаровательным и обворожительным, как Генрих, если преследует свои низкие цели. Поэтому она решила хранить молчание до тех пор, пока не выяснит обстоятельств смерти герцогини.

Рука супруга обняла ее за плечи, и она чувствовала ее теплоту сквозь ткань платья. Девушка невольно прижалась к мужу и склонила голову ему на грудь. Она слышала, как бьется его сердце…

Удивившись, что Генрих не просит ее продолжать рассказ, она чуть приподняла голову и заглянула ему в лицо, чтобы понять его настроение. Блеск его глаз дал ей ясно понять, что он ждал. Марциана почувствовала, как вспыхнули ее щеки и пересохли губы. Она облизнула губы, пытаясь вспомнить свои последние слова…

— Не хочешь ли ты сказать, что Анна боялась говорить? Что же могло так напугать ее? Я убедился, что ты лучше меня понимаешь детей, поэтому надеюсь, ты объяснишь, что заставляет тебя так думать.

Марциана лихорадочно обдумывала, что ей ответить. Она уже знала, как трудно скрывать что-то от мужа, но ей вовсе не хотелось показывать ему письмо умершей герцогини.

— Боюсь, что причина достаточна ужасна. Девочка находилась в комнате, когда герцогиня покончила с собой. Я не знаю, известно ли вам, как она сделала это.