— А смысл? — лениво отозвался Игорь Ковтун.

Он сидел на высоком стуле, болтая в воздухе ногой в летней сандалии поверх теплого шерстяного носка. Футболка с очень короткими рукавами открывала мощные руки спортсмена, на предплечье ниже локтя синел, будто татуировка, округлый знак, маркирующий рабскую зависимость от Великой Речи.

«Никому из нас больше некуда ехать, — подумала Сашка. — Мы принадлежим Институту…»

«Они принадлежат, — подумала с внезапным ожесточением. — Они в закрытом мире, будто за стеклом, а я нет. Я вам не аквариумная рыбка».

— Как поживает твой пилот? — осторожно спросила Аня Бочкова.

— Отлично поживает, — Сашка взяла картонный стакан из общей стопки. — Как эта кофеварка работает, можете научить?

Они посмотрели на нее, как если бы она вышла перед ними на сцену в вертикальном луче прожектора.

— И все его родственники поживают отлично, — Сашка повысила голос. — И так будет всегда. В Институте больше никто не будет меня наказывать!

— С этого места подробнее, — глухо сказала Лиза.

Она сидела по ту сторону барной стойки, Сашка не заметила ее, когда вошла. А теперь Лиза встала, белая, как восковая свечка:

— Подробнее. Ты что, дала Фариту Георгиевичу и за это получила иммунитет?!

Сашка отшатнулась:

— Следи за языком.

Отступая спиной вперед, не выпуская Лизу из виду, она попятилась к двери — под многими взглядами. Даже капелька масла в стакане с водой не может быть настолько чужой и отторгаемой. И она ничего, ничего не сумеет им объяснить: они пожертвовали свободой, а Сашка нет, но это не ее заслуга и не их вина.

Она медленно повернулась лицом к двери, спиной к Лизе и к однокурсникам. Шаг, еще шаг, до двери рукой подать…

Вошел Костя — быстро, уверенно, заранее зная, что Сашка здесь, заранее широко улыбаясь:

— Все-таки явилась праздновать, да?

— Нет, — сказала Сашка и оценила, как изменился его взгляд. — Вы уж без меня как-нибудь. С Новым годом.

х х х

Антон Павлович стоял у стола, где рядом с зеленой маленькой елкой помещался старинный посылочный ящик из фанеры. На темной столешнице рядами лежали елочные игрушки — Антон Павлович протирал очки, щурясь. Сашка сунула ноги в домашние тапочки:

— А я так поняла, что у вас нет игрушек, и специально прикупила орехов и фольги…

— Конечно, есть, — Антон Павлович поправил воротник тщательно выглаженной домашней рубашки. — Мы обычно ставили две елки и наряжали еще одну во дворе, но потом она высохла, и пришлось спилить…

Сашка подошла ближе. Игрушки были тщательно отсортированы: ряд старинных фигурок, снеговики, конькобежцы, клоуны, каждой игрушке лет по семьдесят, наверное. Фонарики и сосульки, которым лет по пятьдесят. Старые и современные, вычурные и простые, и в каждом стеклянном шаре Сашка видела свое отражение.

— Целая коллекция, — сказала она, боясь прикоснуться.

— Есть еще другие, маленькие, — Антон Павлович склонился над пустеющим ящиком. — Вот…

Он вытащил со дна, покрытого слоем ваты, пригоршню разноцветных елочных шаров размером с вишню.

— Как славно, Саша, что вы пришли. Я уже не так хорошо вижу, а это тонкая работа. Но орехи и фольгу мы тоже пристроим к делу, не сомневайтесь…

Сашка кончиками пальцев взяла со стола большой красный шар, поднесла к свету. Грамматический разбор — на троечку. Верификация — на четверку, визуализация — на пять; она увидела в шаре отражение светловолосой женщины в нарядном платье, а рядом мальчика лет десяти, а рядом — ветки огромной елки с уже горящими елочными огнями. Люди в шаре двигались и разговаривали, Сашка могла бы прочитать слова по их губам, но рука дрогнула, и Сашка, боясь разбить игрушку, положила шар обратно на столешницу.

— Что с вами? — тихо спросил Антон Павлович.

— Мать Ярослава, — сказала Сашка. — Что с ней случилось?

— Она болела, — старик опустил плечи. — Это было давно… Сыну только исполнилось двенадцать. Но я помню, будто вчера…

Сашка прикинула расстояние по времени. Нет, сейчас она не дотянется. И ведь время дискретно, если спасти ту женщину — получится совсем другой Ярослав и другой Антон Павлович, может быть, счастливее. Но другие.

— Скоро мир изменится, — сказала Сашка. — В нем никто больше не будет умирать.

— Это невозможно, — он улыбнулся, немного встревоженный ее реакцией. — Но если вы так хотите, пусть будет. Пусть все живут вечно.

х х х

Телевизора в доме не было, часы с большим маятником отставали минуты на две, Сашка вовремя вспомнила, что у нее есть планшет, а на планшете — таймер с секундной стрелкой. В половине двенадцатого она запустила отсчет времени и мельком зацепила краем глаза список файлов, присланных на почту. На верхней строчке лежал новый, ни разу не открытый файл от Физрука — теперь уже точно от Физрука, с его официального адреса. «Я не убиваю студентов, — вспомнила Сашка. — Я давал вам задания “со звездочками”, усложненные. Это тоже учебный процесс…»

Она не стала ни раздумывать, ни колебаться. Два касания пальцем — и нет никакого файла, и, вполне вероятно, нет никакого Физрука. Она в полном праве — она на каникулах…

Закурлыкал дверной звонок — кнопка, как Сашка давно выяснила, помещалась с той стороны калитки. Неизвестно, кто явился в ночь за двадцать минут до Нового года, и Сашка подобралась.

— Я сама, — сказала она Антону Павловичу, которому тоже явно сделалось не по себе.

Сашка сунула ноги в ботинки, не зашнуровывая, накинула куртку на плечи и вышла в морозный темный двор. Загорелась, отвечая на движение, лампочка под крышей.

Была идеальная новогодняя ночь — и желать нельзя ничего лучше, безветрие и легкий снег, и небольшой мороз только затем, чтобы не разводить слякоть. По снежным искрам в свете уличной лампочки Сашка прошагала к калитке и поняла, что ее роста не хватает, чтобы заглянуть через забор. А дверного «глазка» в калитке не предусмотрено.

— Кто там? — спросила она начальственно, резко, давая понять гостю, что его здесь не ждали.

Последовала длинная пауза. Потом в замке калитки повернулся ключ, и это было как в кошмаре — ты не желаешь впускать чудовище, а оно лезет.

Калитка открылась. Сашка увидела Ярослава Григорьева в черном пальто со снегом на плечах, с букетом сосновых веток и чемоданом на колесиках, на длинной ручке. Сашка смотрела на него, шел снег, пауза тянулась, становилась неприличной…

— А позже ты не мог? — спросила она неестественно-тонким голосом.

х х х

До Нового года оставалось шесть минут. Потом пять. Антон Павлович сидел в одиночестве за накрытым столом, глядел на украшенную миниатюрную елку и терпеливо ждал.