– Выпей! – потребовал он, хватая бутылку и нетвердой рукой наклоняя ее к стакану.

– Начинается, – вздохнула она. – Пей сам.

– Я тебе говорю – выпей! – крикнул он своим сиплым голосом.

– Отвяжись.

– Сука! – Он вылакал водку и зажмурился, задохнулся, заскреб ногтями по столешнице. Потом продышался, схватил корку черного хлеба, пожевал. Она завела глаза к потолку, словно призывая соседей сверху в свидетели, потом безжалостно сказала:

– Скоро подохнешь от водки.

– Машка, – он смотрел на нее глазами, полными слез. Их вышибла то ли водка, то ли что-то еще. – Выпей же хоть раз за упокой его души.

– Сам пей! – Она резко отвернулась, намылила тарелку.

– Он сын мне был…

– А мне кто? – так же резко и холодно ответила она. Ее спина была неестественно прямой, словно затянутой в корсет. Он с ненавистью посмотрел на эту несгибаемую спину и прошипел:

– А тебе кто, да? Тебе кто? Ты жизнь мне сломала. Выпей, говорю! Меня даже на похороны не позвали…

– Все равно наследства бы не дождался, – отрезала она. – У него жена есть.

Он выпил еще четверть стакана, нетвердой рукой нашарил папиросы, закурил. По кухне пополз едкий дым. Женщина поторопилась домыть посуду, сняла с плиты чайник, налила себе немного растворимого кофе и пошла с чашкой в комнату. Там она поставила чашку на стол, чтобы кофе остывал и торопливо принялась краситься. Вскоре за ее спиной громко заскрипел пол. Она обернулась:

– Оставь меня в покое! Выжрал свою бутыль? Ну и сиди кури!

– Маш, – он с трудом уселся на старый диванчик, уставился на ее стройные голые ноги, с которых сползли полы халата. Она заметила это, но не стала поправлять одежду, ей было все равно. – Маш, а ты все-таки куда идешь?

– Отстань. – Она внимательно рассмотрела в зеркальце сперва один накрашенный глаз, потом другой. Второй глаз получился чуть больше первого. Она вздохнула и взялась за устранение дефекта. Потом нанесла румяна, достала красную помаду, принялась рисовать губы.

– Маш, ты же не в магазин?

Она не ответила. Нижняя губа удалась на славу. Дело было за верхней. Постепенно рот становился таким, каким она привыкла его видеть – идеально очерченным, надменным, плотно сжатым.

– Маш, я же проверю, если ты не в магазине будешь, я узнаю…

– Слишком часто стал проверять.

– Да, и буду! – Он повысил голос. – Красишься вот, тряпки себе покупаешь новые… Еще говоришь, что денег нет!

– Я тебе на водку выдаю, чего тебе еще? – сверкнула она глазами.

– Чего мне еще? Еще я хочу, чтобы ты больше дома сидела! Вчера вот два часа аэробикой занималась… Для кого, а? Ты, в конце концов, моя жена пока!

– Вот именно «пока».

Рот был готов. Она встала, скинула халат, осталась в трусиках и лифчике. Белье было не слишком дорогое, но свежее, отделанное белым кружевом. Мужчина впился взглядом в ее небольшую вздернутую грудь – дразнящую, девической формы. Фигура у женщины была такая, что могла свести с ума даже законченного алкоголика. Маша открыла шкаф, достала белую юбку, красный свитерок, оделась, проверила, хорошо ли натянуты колготки, достала из коробки новые белые туфли, спрыснула грудь и волосы духами. Мужчина тупо смотрел на все это великолепие. Его чуть пошатывало, пришлось откинуться на спинку дивана. Заплетающимся языком он произнес без вопросительной интонации, констатируя непреложный факт:

– На свидание пошла…

– Не твое дело.

Маша обулась, проверила, все ли необходимые мелочи уложены в белую сумочку. Она уже сделала шаг к двери в коридор, когда ее вдруг остановил его свистящий шепот:

– Это ты его убила!

Она замерла. Помедлив, повернула к нему голову, внимательно вгляделась в мутные глаза, потом коротко ответила:

– Болван.

– Ты, Машка, ты! – Он попытался встать с дивана, но это ему не удалось. – Думаешь, я не знаю? Не знаю, куда ты ходила?

– Куда это я ходила? – Женщина прижала к груди сумочку, не сводя с него глаз.

– К нему!

– Откуда ты знаешь?

– Я тебя выследил! – торжествующе крикнул он. – Я следил за тобой!

Та помолчала, потом пожала плечами:

– Делать тебе больше нечего? И откуда силы-то взялись следить?.. Едва по стенке ползаешь… Надо же!

– Ты, ты! – злобно повторил он. – До сих пор забыть его не можешь, да?!

– А ты все забыл? – Маша дышала сдавленно, ей едва удавалось сдерживать ярость. Темные глаза перестали быть равнодушными, глубоко в них сверкало что-то страшное, напряженное, как сухие летние молнии – без дождя, без грома. – Забыл, видимо! Иначе не стал бы со мной говорить о сыне! Постыдился бы, старый пес! Да ты за бутылку водки все на свете забудешь!

– Я не забыл, нет, – пробормотал он, немного сбавив пыл. – Но он мой сын…

– Я его не убивала, – отрезала она. – А хотелось бы!

– А зачем туда ходила?

– Поговорить, раз уж ты все знаешь.

– О чем? – страдальчески протянул он. – О чем ты с ним могла говорить?

– Да о жизни, о жизни! О жизни, которой у меня уже двенадцать лет нет! – крикнула она и вышла в коридор. Он не успел ее задержать, через секунду за ней захлопнулась входная дверь. Мужчина посидел, бессильно свесив руки между колен, потом встал, потянулся к столу, взял нетронутую чашку кофе, осторожно понюхал, попробовал отпить… Его лицо страдальчески скривилось, руки затряслись, кофе выплеснулся на потертый ковер.

…Маша быстро шла по улице, яростно размахивая сумочкой. Только когда кто-то обругал ее (она нечаянно шлепнула сумкой проходящего мимо мужчину), Маша опомнилась, прижала сумку локтем, пошла медленнее. В груди кипело, она с трудом удерживала злые слезы. Наконец она поравнялась с витриной продуктового магазина. Потянула на себя стеклянную дверь, вошла, кивнула подружке за мясным прилавком. Та оживилась:

– О, какие мы красивые! Ты даже раньше, чем договорились!

– Ты сказала Тамаре, что я тебя подменяю? Она не будет выступать? – поинтересовалась Маша, останавливаясь у прилавка.

– Да, она не возражает. А мне сегодня вечером к свекрови ехать, у нее день рождения, я уже второй год не могу сходить – все работаю… Уже обижается по-настоящему. Конечно, ночью за тебя тоже невесело пахать, но все равно…

Рыженькая продавщица болтала бы еще долго, но покупательница уже нетерпеливо тыкала пальцем в толстую колбасу, и Маша отправилась в подсобное помещение. Она переобулась в старые туфли на низком каблуке, натянула голубой нейлоновый халат и вышла в зал. Рыженькая уступила ей свое место и убежала переодеваться. Уходя, она сердечно улыбнулась.

– Вам? – спросила Маша очередного покупателя и достала из холодильника «Особую» колбасу.