Станислав упорствовал в своей жертве, которую не желал принимать Карл, и поэтому он вознамерился самолично убедить шведского короля. Ради отречения пошел он на больший риск, нежели тот, каковой ожидал его при овладении престолом. Однажды в десять часов вечера он тайно покинул шведскую армию, коей командовал в Померании, и уехал вместе с бароном Спарре, ставшим впоследствии посланником в Англии и Франции, и еще одним полковником. Он взял себе имя некоего француза Арана, майора шведской службы, который умер, будучи комендантом Данцига. Станислав объехал стороной вражескую армию, беря на почте лошадей по паспорту Арана, и наконец после немалых опасностей достиг турецкой границы.

Оказавшись в Молдавии, он отправил обратно к армии барона Спарре и въехал в Яссы, почитая себя совершенно безопасным в сей стране, где толико уважали короля шведского. Он даже не подозревал, что именно тогда происходило там.

Его спросили, кто он таков, и Станислав назвался майором шведской службы, после чего сразу же был арестован при одном лишь упоминании сего имени. Его доставили к молдавскому господарю, который знал уже из газет о бегстве бывшего польского короля и заподозрил истину. Ему описали лицо Станислава, легко узнаваемое по своей полноте и редко встречающемуся выражению мягкосердечия.

Господарь принялся расспрашивать его, стараясь выведать как можно больше, и наконец спросил, кем он был в шведской армии. Оба они говорили по-латыни. «Major sum»[88], — ответствовал ему Станислав. Хотя молдаванин и обходился с ним как с королем, но все-таки — как с королем-пленником, и в греческом монастыре, куда его поместили до получения приказаний султана, была поставлена неусыпная стража. Вскоре таковые приказания пришли, и велено было препроводить Станислава в Бендеры, откуда только что увезли Карла.

Новость сия достигла бендерского паши, когда он сопровождал экипаж шведского короля. Паша поведал ее господину Фабрису, и сей последний, приблизившись к Карлу XII, сообщил ему, что отныне он уже не единственный король-пленник в руках у турок и что Станислава везут под конвоем всего в нескольких милях отсюда. «Поспешите к нему, любезный мой Фабрис, — отвечал Карл, не проявляя никаких признаков волнения при сем известии, — и скажите ему, что Август никогда не примирится с ним, но дела наши уже близки к лучшей перемене». Таков был несгибаемый характер Карла, который, несмотря на предательство поляков, вторжение врагов в собственные его владения и теперешнее свое положение, когда его как пленника везли неизвестно куда, все-таки надеялся еще на свою звезду и рассчитывал получить для себя стотысячное оттоманское войско. Господин Фабрис с разрешения паши и в сопровождении одного янычара поспешил исполнить сию комиссию. Через несколько миль встретил он большой отряд солдат, сопровождавших Станислава. Приметив среди них некоего кавалера, одетого во французское платье и на захудалой лошади, спросил он его по-немецки, где находится теперь польский король. Человек сей и оказался самим королем. «Ах, — ответствовал ему Станислав, — значит, вы уже не помните меня!» Тогда господин Фабрис поведал о нынешнем печальном положении короля шведского и о несгибаемой, хотя и бесполезной твердости его намерений.

Когда Станислав уже подъезжал к Бендерам, паша послал ему арабского скакуна с роскошной сбруей.

Станислав был встречен в Бендерах пушечными залпами, и у него не было никаких причин жаловаться на обращение с ним. А тем временем Карла везли по адрианопольской дороге. Город сей уже полнился слухами об учиненном им побоище. Турки и проклинали его, и восхищались им, однако раздраженный Диван намеревался сослать короля на один из островов Архипелага[89].

Польский король Станислав оказал мне честь, рассказав о большинстве сих обстоятельств, равно как и о том, что предполагалось отправить на один из греческих островов и его самого, однако через несколько месяцев султан смилостивился и позволил ему уехать.

К сожалению, те, кто мог помочь при сих обстоятельствах, то есть господин Дезалёр и граф Поня-товский, находились тогда в Константинополе. Большинство шведов, оказавшихся в Адрианополе, были заключены в тюрьму. Казалось, что трон султана со всех сторон неприступен для жалоб шведского короля.

В Адрианополе находился тогда посланный к Карлу из Франции маркиз де Фьервиль. Он решился помочь сему государю, всеми покинутому и преследуемому. К счастию, в таковом намерении вспомоществовал ему некий французский дворянин по имени Вильлонг, человек неустрашимой храбрости, восхищавшийся королем Карлом и приехавший в Турцию нарочито для того, дабы определиться на службу сего государя.

Маркиз де Фьервиль с помощью этого молодого человека написал от имени короля Швеции памятную записку, в коей монарх сей требовал у султана возмездия за нанесенное в его лице оскорбление всем коронованным особам, равно как и за предательство хана и бендерского паши.

Визиря и других министров обвиняли в том, что те продались московитам, предали султана, перехватывали письма Карла и интригами заставили своего государя позорно нарушить закон мусульманского гостеприимства и международного права, напав с двадцатитысячной армией на Карла, у которого не было иной защиты, кроме кучки слуг, и который полагался на священное слово самого повелителя турок.

Когда сей мемуар был составлен, надлежало перевести его на турецкий язык и написать особенным начертанием на бумаге, нарочито изготовляемой для всего, что подносится султану.

Обратились к французским переводчикам, однако дела шведского короля представлялись столь безнадежными, а визирь с такой решительностью выступал противу него, что ни один из них не осмелился даже перевести мемуар маркиза де Фьервиля. Наконец нашли какого-то иностранца, руку которого не знали в Порте, и он за вознаграждение и при условии глубочайшей тайны сделал перевод и переписал его в надлежащем виде. Шведский офицер барон Арвидсон подделал подпись короля, а маркиз приложил хранившуюся у него королевскую печать. Вильлонг же взялся вручить пакет султану в собственные руки, когда тот пойдет в мечеть. Но визирь, предвидевший требования шведов восстановить справедливость, категорически запретил допускать кого-либо на близкое расстояние к султану, а всех, кого заметят возле мечети с прошениями, незамедлительно брать под стражу.

Вильлонг знал о сем распоряжении и понимал, что рискует головой. Он сменил свой франкский костюм на греческое одеяние и, спрятав на груди письмо, с раннего утра стал прогуливаться возле той мечети, куда обыкновенно ездил султан. Притворившись безумным, он, приплясывая, втерся между двумя рядами янычар, среди коих должен был шествовать повелитель турок, а для удовольствия охраны преднамеренно обронил несколько серебряных монет.

Когда появился султан, Вильлонга пытались оттеснить, но он бросился наземь и стал биться в руках янычар. Головной убор его свалился, и обнажились длинные волосы, которые сразу выдали в нем франка. На него посыпались жестокие удары. Приблизившийся султан спросил о причине шума и беспорядка. Вильлонг закричал изо всех сил: «Амман! Амман! Пощади!» И тогда султан велел ему приблизиться. Он подбежал, поцеловал стремя и подал пакет со словами: «Это прислал тебе король Швеции». Султан спрятал письмо у себя на груди и поехал дальше, а Вильлонга схватили и бросили в тюрьму.