– Ой, а мне на пересадку! Ну пока!

– Как жалко! Пока!

Мошкин посадил Ларису в поезд, убедился, что он исчез втоннеле, а затем дождался следующего состава и поехал в ту же сторону.

* * *

Мефу снился сон, длинный и безрадостный, как дохлая такса.

Ровная блеклая степь. Он, Меф, бредет неведомо куда.Выжженными чешуйками осыпавшихся следов пылит под ногами дорога. Если бы несолнце, отдувающееся жаром, Меф решил бы, что он в Преддверии Тартара.

Внезапно впереди показывается темная, двигающаяся по дорогеточка. Человек! Меф дог оняет, задыхаясь, дергает за плечо. Человек оборачивается.Борода до глаз. В оплывших скулах тонут острые глаза. Меф видит женское пальто.Из кармана целится горлышко.

– Витька-юродивый! И ты здесь?

– Не я. Ты. Я так – мимо проходил, – отвечаетсиплый до стертости голос.

– Где я? Что это за степь?

– Место для тех, кто ушел от тьмы, но не пришел ксвету.

– Но здесь же ничего нет!

– Вот именно: ничего! Разве ты не этого хотел,нейтрал? – соглашается Витька-юродивый, отталкивает Мефа и исчезает.

Меф садится на землю и сидит, ощущая кожей равнодушный жарсолнца. Идти некуда. Долго, очень долго сидит он так, а потом слышит стуккопыт. Поднимает голову и видит, как над полем в дрожащем мареве медленно едетусталое воинство света. Возвращается после тяжелой, но победной битвы. Многиеседла пусты. На плащах кровь.

Меф вскакивает.

– Возьмите меня! Не оставляйте здесь! – кричит он.

– Поздно. Ты не бился вместе с нами! – доноситсядо Мефа в сухом, дробном раскате грома.

Воинство света удаляется, и вновь Меф остается один.

Меф открыл глаза. Было душно. За стеклом серванта томилосьзапертое солнце.

«Ага, сейчас день. Я в общежитии. Даф отправилась купитьчего-нибудь съестного, а я отрубился. Неудивительно после такой ночки», –понял Меф.

Как всякий некстати заснувший человек, он испытывалрастерянность и легкое чувство вины. Сон еще не растаял и воспринимался какданность. Лишь несколько минут спустя он стал блекнуть, выцветать и сделалсякак крыло мертвой бабочки, когда ее тело присыхает к дороге, а крылья треплетветер, стирая с них пыльцу.

«Даф права. Какое отношение я имею к свету? Схватилсяоднажды за флейту и крылья, воспользовался светом как щитом и все. Из мрака-тоя выполз, а теперь как муха, свалившаяся в варенье, ползу по мокрой стенкестакана и не факт, что снова не сорвусь», – подумал Меф, с тоскойвспоминая пустынную, с выжженной травой степь из своего сна.

Внезапно он увидел, что диван его окружен цепью большихплоских жуков. Жуки неподвижно сидели и смотрели на него. Даже когда Меф,скрипнув пружинами, сел, жуки остались на месте. Буслаев швырнул в нихподушкой. Тут только жуки неторопливо, с чувством собственного достоинства,стали расползаться.

Меф успел схватить одного. Жук целеустремленно бился наладони, толкался лапами, пытался уползти. Вогнутая внутрь, с синеватымчернильным отливом спина. Широкая, тупых очертаний, голова и неожиданно длинные,загибающиеся назад залихватские усы.

Мефодий понял, что жуки возникли из обрывковкомиссионерского пластилина. Разнесут стражи света маголодией комиссионера, анесколько оставшихся на асфальте клякс к вечеру станут жирными жуками. Глупая,пошлая, целеустремленная, уверенная в своем праве тьма. Говорить не могут,мыслить не могут, но все ползут куда-то, ищут поживы…

Внезапно жук, которого Меф брезгливо готовился отбросить,подпрыгнул на ладони и, пшикнув, сгорел, превратившись в кусок оплавленного пластилина.

В комнату вошла Дафна. В ее волосах запутались солнечныелучи. За Дафной с видом человека, опаздывающего на поезд, мчался Корнелий. Еговеснушки восторженно прыгали.

– Мужская щетина в среднем отрастает на полсантиметра внеделю, или на двадцать сантиметров в год. За сто лет – это двадцать метровбороды и столько же метров усов. Поцеловать дядю с такой бороденкой без машинкидля стрижки газонов – блеф… – тарахтел Корнелий.

– О чем это он? – спросил Мефодий.

– Да так, говорили о Тибидохсе и перескочили на спящихкрасавцев. Корнелий объясняет, почему их затруднительно полюбить с первоговзгляда, – смеясь, пояснила Даф.

– Где вы встретились? – спросил Меф, относящийся кКорнелию немного настороженно.

Даф посмотрела на Корнелия вспоминающим взглядом.

– А, да, я скромненько покупала йогурты, и тут онсвалился… По-моему, прямо на весы продавщице. И даже взял у неетелефончик… – сказала она со смехом.

– На него это похоже! – согласился Меф.

– А ты, недовызванный на дуэль, сиди тихо! Или отходина два шага и дерись как мужчина! – вскипел Корнелий, которому непонравилось, что о нем говорят в третьем лице.

Меф устало отмахнулся. Корнелий вызывал его так часто, чтоэто уже вошло у обоих в привычку.

– Тебя надо с Чемоданом познакомить. Он тоже заводитсякак новый мопед: дыр-дыр и поехали! Особенно если попадешь ему попальцу! – посоветовал он.

Убедившись, что дуэли не будет, Корнелий мгновенноуспокоился и плюхнулся на диван рядом с Буслаевым.

– Так и быть: живи! Только не чихай на меня, слугамрака!

– Я не заразный! – обиделся Меф.

– Физически – нет. Духовно – да.

– Что ты имеешь в виду?

– Разве тебе Арей с Улитой не объясняли? Всечеловеческие качества заразны. Как хорошие, так и дурные. Правда, дурныезаразны в значительно большей степени. А заразнее всего поступки. Тут ужникакой иммунитет не поможет.

Меф вопросительно посмотрел на Даф. Та неохотно кивнула.

– Угу. Можно пять месяцев подряд объяснять ребенку, чтоплохих слов говорить нельзя, а потом один раз объяснить мужику в лифте, почемунельзя толкаться грязной сумкой, и все ясно!

– А глупость тоже заразна? – задумчиво спросилМеф, думая косвенно поддеть этим Корнелия.

Однако Корнелий оказался непробиваемым.

– Глупость не заразна, ну если соблюдать некоторыеэлементарные меры предосторожности. Не позволять глупцу особо чихать на себя,не пользоваться общей посудой и так далее… Так что носи масочку и некомплексуй, Мефа! Никого ты не заразишь!