Улита вышла в приемную. Подозвала Мошкина, объяснила, что отнего требуется, и отправила к Мефу. О том, где поселились Мефодий и Дафна,русский отдел мрака давно оповестили комиссионеры, гнездившиеся как вштукатурных, так и в нравственных щелях общежития озеленителей.

– Я их найду, да? – привычно засомневался Мошкин.

– Найдешь.

– А удобно вот так вот врываться без звонка?

– Удобно.

– А они не рассердятся, нет?

– Если ты сейчас же не исчезнешь – тогда рассержусья! – не выдержала Улита.

Мошкин поместил на одну чашу весов Мефа и Дафну, а на другую– Улиту и мысленно определил, чей гнев весит больше. Кивнул, вспомнил осуккубах, которые сейчас припрутся в резиденцию, и, охотно выскользнув задверь, очутился на Большой Дмитровке.

Погода была колеблющаяся и такая же до конца ни в чем неуверенная, как и сам Мошкин. «Не дождь, нет? Но и не солнце, нет?» – точноспрашивала она у самой себя, и то затягивалась тучами, то проглядываланеуверенными пятнами ясного неба.

Мошкин был уже на полпути к метро, когда увидел знакомоелицо, мелькнувшее в толпе, и память привычно выстрелила имя:

– Лариса!

Девушка нервно оглянулась на Мошкина, после короткого замешательстваузнала его и остановилась. Не виделись они уже года три-четыре. С ЛарисойЕвгеша когда-то вместе ходил в Студию развития воображения. Там им даваливсякие необычные задания. Однажды заставили представлять себя осеннимилисточками, которые падают с дерева. Один мальчик решил упасть с высокой ветки,залез на подоконник, неудачно упал, сломал ключицу и стал корчиться.

– Странный ты какой-то листочек! – задумчивосказала руководильница студии. Она не сразу сообразила, что случилось.

Мошкин сам не понял, что заставило его окликнуть Ларису. Какдевушка она никогда ему не нравилась. Маленькая, сдавленная, с неожиданнотолстыми ногами и резким голосом. Это был тот случай, когда гадкий утенокпревращается непосредственно в гадкую утку, таинственным образом минуя стадиюпрекрасного лебедя.

И вот теперь они шли рядом – неинтересные друг другу людиразного пола, у которых никогда не будет романа и вообще ничего не будет. Обапрекрасно это понимали и ждали минимального внешнего повода, чтобы разбежаться.Мошкин шагал, дежурно изображал приветливость и радость, от которой у негосудорогой сводило мышцы лица, и взглядом промерял расстояние до метро. Метробыло почти рядом, но мешалась оживленная улица без светофоров. Приходилосьделать крюк.

И вот Мошкин уныло шел и от нечего делать размышлял:некрасива Лариса, потому что зла, или зла, потому что некрасива. Обе версиибыли правдоподобными. Лариса бежала рядом с ним полубоком и визгливым, как дискпилы-болгарки, голосом конспективно, через запятую, перебирала всех общихзнакомых:

– Анька просто самка собаки… Натурально самка! Федор –урод! Димон, ты помнишь, всех нас старше был, провалился в институт, тупарь, иего втюхали в платный… Кузьмина увела у меня парня! Я ей морду кислотой оболью!

«И зачем я ее окликнул, дурак?» – спрашивал себя Мошкин.

Он не в первый уже раз думал, что девушки, по егонаблюдениям, гораздо агрессивнее парней. Мужскую агрессию всегда можнообосновать логически. Это либо борьба за главенство в компании, либо, напротив,попытка отстоять право на независимость. Парень всегда – ну или почти всегда –моментально чувствует, когда противник повержен, деморализован или идет напопятный. На этом драка обычно прекращается. Точки расставлены, вожакопределен. Один спокойно идет останавливать кровь из носа, другой не менееспокойно отправляется на математику. Через два урока стычка забыта.

Опять же всякий парень всегда знает, когда у него есть шанс,и лишний раз не полезет. Ни при каких обстоятельствах он не станет откусыватьпротивнику нос или выцарапывать глаза. Вроде как и эффективный прием, но другиене поймут, да и вообще не в правилах это.

С девушками история другая. Они хоть и дерутся реже, новойны у них идут неделями и годами. Войны яростные, без правил, когда противникне только убивается, но и пепел его сдувается с полировки. Тут и телефонныезвонки ночью, и написанные на стенах ручкой оскорбления, и всякие мелкиеподлости, на которые у мужчины и фантазии не хватит. Ну а словесная агрессия –вообще традиционно женское поле боя. Тут и не суйся. Голову проломят да еще инапомнят, что с девушками драться неблагородно.

– Михайлова в колледже. На экономку учится. Годпроучилась, а не помнит, как ее колледж называется. Даже адреса не знает. Знаеттолько, как ехать. Дура жуткая!.. Забужникова в партию какую-то записалась, гдемайки дают. Она пришла, ей майку дали, а сумки не досталось. Она психанула и изпартии ушла… Генка Кугель с нариками связался. Из него кровь выкачивают,очищают и обратно вкачивают. Два раза уже… Тощий стал, психованный. Вещи из домаворует. А долго выпендривался! Говорил, что у него сила воли такая, что он водин день бросит!

– А Данилова как? Что с ней? – как бы невзначайспросил Евгеша.

Лариса прищурилась:

– А, та беленькая, в которую ты был так глупо влюблен?Ну которая еще собаку играла в спектакле про Чиполлино?..

– Да, она.

– Это из-за нее ты не хотел, чтобы тебя Женей называли?Типа она Женя, а ты Евгеша?

– Нет, не из-за нее, – с усилием соврал Евгеша.

Лариса хихикнула.

– Да ладно тебе! У меня где-то был ее телефон. Она мнекак-то эсэмэску сбросила, с днем рождения поздравляла. Кстати, удивлялась, чтоты студию бросил! – сказала Лариса, бегло просматривая адресную книгумобильника.

Мошкин торопливо переписал номер. Теперь он был уверен, чтоэта встреча не случайна.

– Кстати, а куда ты делся-то? – вдруг спросилаЛариса.

Вопрос был привычный. Мошкину уже много раз приходилось нанего отвечать, объясняя про другую школу и другой район, но сейчас он отчего-тозамешкался и спутался. Перед глазами у него стоял телефонный номер.

– Э-э… Ну…

– Работать устроился? – перебила Лариса, понявшаяего замешательство по-своему.

– Да, – поспешно сказал Мошкин.

– В общепит, что ли? Ну где орут: «Свободная касса! Вашзаказ!» и все такое?

– Да, – еще поспешнее подтвердил Мошкин.

Но вот, наконец, и метро. Они спустились по эскалатору.

– Тебе куда? – спросил Мошкин.

– Туда! – показала пальцем Лариса.