Когда у Полли спросили, где он так поранился, он ответил, что упал. С той поры он больше никого не доводил в училище, а весной и вовсе ушел оттуда.

42

Конрауд проснулся с головной болью. Накануне он выпил целую бутылку, открыл другую, выкурил множество сигарилл и переслушал еще больше песен и наконец заснул на диване в гостиной, среди ночи проснулся и перешел в кровать. Заснуть опять ему так и не удалось, он принял снотворное и после этого успокоился.

Уже перевалило за полдень, когда он не спеша поехал снова в Сельфосс, где у него была назначена встреча с Лукасом – единственным, кто, как говорил вожатый скаутов, был в скаутском отряде вместе с Сигюрвином. Конрауд не очень точно изложил ему свою цель, сказал что-то общее насчет старых товарищей по скаутскому движению – и упомянул Сигюрвина. Лукаса его запрос удивил: ведь ему, как и другим, дело Сигюрвина было известно,– и он назначил Конрауду встречу в одном кафе в городе. Конрауд вовремя подъехал туда и припарковал машину у здания. Уютное помещение наполнял аромат кофе и свежевыпеченного хлеба. Конрауд вошел и осмотрелся. В этом часу посетителей было мало. Из-за одного столика поднялся человек, подошел к нему и поздоровался.

Они сели за стол со своим кофе. Как и вся страна, город Сельфосс и его окрестности сильно пострадали в кризис. Там была безработица и жители испытывали трудности, пока не развилась туриндустрия и жить не стало полегче. Лукас промаялся без работы два года, у него отобрали дом за долги, они женой жили на маленькой съемной квартирке, принадлежавшей одному ее родственнику,– рассказывал он Конрауду. Но потом дела поправились, он отучился в школе гидов, какое-то время возил по югу Исландии автобус с туристами, и работы у него хватало.

Лукас прихлебывал кофе. Конрауд хотел угостить его кусочком торта или бутербродом, но он отказался. Внешность у Лукаса была топорная, волосы русые, всклокоченные, лицо широкое, а одежда такая, какую, по представлениям Конрауда, и носят гиды: плотная зимняя куртка и альпинистские ботинки. По его словам, он родился и вырос в Рейкьявике, начал ходить на киносеансы «Христианского общества молодых людей», а оттуда была прямая дорога в скауты.

Лукас сказал, что о скаутском отряде у него остались теплые воспоминания – и тут оказалось, что ему очень нравится вспоминать то время. Он признался, что до мозга костей столичный житель и все хочет переехать обратно в Рейкьявик, но цены на жилье там – «неадекватные». Ему часто приходилось бывать в столице по делам, но надоело постоянно мотаться туда-сюда, особенно зимой, когда над страной бушевали циклоны и он рисковал застрять на пустоши Хетлисхейди в буран.

–Со мной так случалось не однажды и не дважды!– с улыбкой говорил он.

Они спокойно пили кофе и некоторое время болтали о проходимости дорог и ценах на жилье, и о том, каково было детство в Рейкьявике в старые времена, и как изменился город,– а потом Конрауд снова перевел разговор на скаутов.

–У нас на всю эту униформу просто средств не хватало,– улыбаясь, вспоминал Лукас.– На гольфы эти зеленые кусачие, скаутские шапочки и прочее. В Первый день лета[28] мы обычно маршировали – на морозе, а на День независимости при дожде. Но было весело. Походы были интересные. И люди там были все добрые. У меня о скаутах остались только хорошие воспоминания.

–Я общался со старым вожатым, Хоульмстейном…

–Ах, старик Хоульмстейн!

–Он мне рассказал, что вы были в одном отряде с Сигюрвином, который, правда, в скаутах надолго не задержался.

Лукас посмотрел на Конрауда.

–Простите, вы в полиции не работали?

Конрауд кивнул.

–То-то мне ваше лицо показалось знакомым,– сказал Лукас.– Я вас помню из новостей, когда по телевизору показывали про это давнишнее дело. Вы до сих пор там работаете?

–На самом деле уже нет,– ответил Конрауд,– но я расследую другое преступление, которое может быть с ним связано,– добавил он, не вдаваясь в подробности.

Но Лукасу хватило и такого ответа.

–Сигюрвина я немножко помню,– сказал он,– наверное, в основном, из-за одного происшествия с ним. Как вы сами сказали, он в скаутах надолго не задержался, но мы с ним были в одном отряде, и насколько я помню, парень он был хороший, разве что немножко застенчивый, и чувствовалось, что все эти скаутские дела ему быстро наскучили. Но в наш коллектив он влился хорошо. У нас там были Гунди, Сигги и Эйоульв, и… А потом он бросил, и…

–А после этого ваши пути не пересекались.

–Нет, я его больше не встречал. Только видел фотографию в газетах в то время, когда он был в розыске. Этот их бизнес, и этот друг его… это же все из-за него, да? Вот деньги из человека такого дурака способны сделать! Мы сами это на собственной шкуре почувствовали, и еще как! Вся наша страна.

–А вы и дальше остались в скаутах?

–Да-да. Некоторые из нас там остались подольше, и кое у кого это плавно перетекло в работу в спасательном отряде,– хотя я там долго не пробыл. Мои приятели пошли в спасательный отряд в Рейкьявике, а я не мог: яв довольно молодом возрасте получил работу на торговом судне. А потом сошел на берег, переехал сюда, недолго просидел в правлении скаутской организации, и если здесь что-нибудь будет происходить – то вот он я. Я им всегда говорю, что в случае чего мне можно звонить. Если им людей не будет хватать.

–А кто-нибудь из этих мальчишек потом стал увлекаться джипами? Вы не помните?

–Джипами? Нет, такого не припомню.

–А у кого-нибудь из них был большой джип?

–Да ничего у этих мальчишек не было.

–А позже? Когда Сигюрвин пропал? Вплоть до две тысячи девятого года?

–Вполне могло быть, просто я их не настолько хорошо знаю. А почему именно две тысячи девятый?

–Это связано с одной маленькой деталью нашего дела,– ответил Конрауд.– У спасательных отрядов ведь наверняка были мощные джипы с рациями и прочим.

–Конечно.

–И с большими антеннами?

–Да. Для поисков на высокогорье оборудование должно быть хорошим.

–А на ледниках?

–Да, разумеется.

Посетителей в кафе прибавилось. Собеседники допили свой кофе, и у Лукаса зазвонил телефон. Его ждала группа туристов. Они распрощались на улице, Конрауд побрел к реке Эльвюсау, протекавшей неподалеку, и стал глядеть на бурлящие волны. Этот поток завораживал – а из уроков географии Конрауд помнил, что его исток находится на леднике Лаунгйёкютль. Он смотрел на ледниковую реку, и его мысли уносились на высокогорье, где во льдах все эти годы покоилась тайна, и в памяти у него до сих пор была свежа застывшая ухмылка Сигюрвина, когда того наконец спустили с ледника,– словно он смеялся ему в лицо.