Бабуля откинулакрышку громадного сундука, занимавшего добрую четверть её каморки и,перевесившись через его край, надолго исчезла верхней половиной туловища в егонедрах, оставив на обозрение только свой обширный тыл, обтянутый тёмнойшерстяной юбкой.

— Погоди, погоди,ага, вот оно! — глухо сообщала она из сундука результаты поисков.

Наконец она скряхтеньем выпрямилась и торжествующе показала мне глиняный горшочек. Этот, вотличие от бутылок, был обвязан ядовито-зелёной тряпицей.

— Сейчас мыего тебе на личико нанесём… — журчала знахарка. — И будет оно у тебя,милая, как новенькое, ну такое распрекрасное, что все ахнут. Только надопосидеть, подержать его. Так ты говоришь, к тебе не только Янтарныйходил? — проявила она редкую осведомленность в моей личной жизни.

— Кто ко мнетолько не ходил… — пробурчала я, морщась, потому что хвалёное средствощипало, словно бабуля мне крапиву прикладывала. — Медбрат бы их всехпобрал!

— Да-да-да-да-да-да-да, —понимающе зацокала языком знахарка. — Глазки-то закрой, удобнее будет.

— Больно! —капризно сказала я. — Эти гады сами чуть друг друга не поубивали, да и мнеприлетело!

— Оттого? — утвердительно спросила знахарка, чуть не мурлыкая от удовольствия.

— Ну, —подтвердила я, понятия не имея, от кого того. — Тихий, тихий с виду, авнутри-то бешеный!

— А ты,милая, не тужи, — советовала мудрая бабуля. — Бьёт, значит любит.

— Ничего себелюбит! — возмутилась я. — А людей зачем калечить? Да ещё так? Мне соЛьдом ещё жить и жить под одной крышей, пока практика не кончится. Нет, ну нашёлдурочку! С такой любовью — пусть катится на все четыре стороны. Мне и Янтарногохватит.

— Он не созла… — стала уговаривать меня знахарка, очевидно, протежируя«тому». — Ну, погорячился. Дела сердечные — они же такие, то ласка, тотаска. Он же сам — вылитый пожар, тебе ли не знать, — хихикнула она.

Так-так-так.Ага-ага-ага… Моему лицу даже жарко стало под толстым слоем щипучей мази. Ктоэто у нас как пожар?!

Кто Огрызокподпалил?!!

Кто?!!!

— Ну да. Япотому и тяну, что никак решить не могу… — пожаловалась я задумчиво,чувствуя, как внутри всё подобралось и замерло. — Он или Янтарный? Пока ис тем разругалась, и с этим. Надо выбирать, а то так и буду битая ходить! Никакне могу решить, кому отворотного подлить.

— Ой, неговори! — подхватила знахарка. — От такой любви — одни слезы. Но тыкрепко подумай, вот что я тебе, милая, скажу. Оба хороши.

Ну, кто оба? Кто?!

— На одномостановишься, — скучно станет, — вздохнула и жалобно спросилая. — Может, притерпятся, а?

— Да тычто?! — взвизгнула знахарка, не помня себя от счастья. — Скажешьтоже! Да чтобы Ветер соперника рядом терпел?! Опомнись, милая! Да он скорееГору спалит, чем такое допустит!

Х-ха! Вот я инашла похитителя заклинания!

Чтобы бабуляничего не заподозрила, я лишь вздохнула:

— Носердцу-то не прикажешь! Я же разобраться должна, кто и чего, — а он сразув глаз. Льда вон покалечил, а тот вообще сбоку припёка.

— Такова нашаженская доля, милая, — качая головой, сообщила знахарка.

— Но вашезелье поможет? — спросила я с надеждой. — Отворотит, ежели что?

— Какойразговор, — уверенно ответила знахарка. — Как отрежет!

— Дорогое,наверное… — замялась я.

— Сговоримся, —величественно скрестив руки на груди, сказала бабуля.

* * *

Ну Ветер, нуСквозняк, ну гад! — думала я, спеша домой. — Ну, если всё это правда,если бабка не соврала!

Минуя вход в жилуючасть представительства, я рванула дверь «Лавки Южных Товаров». Звякнулголосистый колокольчик.

Профессор, стояспиной к двери, запирал многочисленные ящички с пряностями, расставленные наполках у задней стены лавочки.

— Извините,драгоценнейшая, — сказал он, не оборачиваясь на звон колокольчика. —Но мы уже, увы, закрываемся. Если вы скажете, что хотели приобрести, я завтраже отправлю вам заказ на дом в качестве извинения за то, что вы напрасноутруждали свои очаровательные ножки, спеша сюда.

— Хочубольшое зеркало! — охотно назвала свой заказ я.

— Душамоя? — обернулся Профессор. — Очень хорошо.

— Профессор,я…

— Запридверь, — перебил, даже не слушая меня, Профессор. — Я только чтоузнал, кто поджигатель. Это тот офицер из Службы Надзора за Порядком, которыйде…

— КоторыйВетер, он же Сквозняк, — закончила я за него.

— Откуда? —лишь приподнял бровь Профессор.

Ни там восхититьсямоей проницательностью, ни удивиться совпадению, на худой конец.

— Избани, — коротко и обиженно сказала я.

— Восхищён иудивлён, — отозвался догадливый Профессор, что ни говори, а дока по частидамского угождения. — А мне, душа моя, наконец-то удалось разговоритьгоспожу прокуроршу, которая и сообщила недостающие сведения. Представляешь,каких трудов мне это стоило? Теперь надо бы поспешить.

— А что будемделать? — я постаралась как можно быстрее наложить многочисленные засовы изапоры на дверь лавочки.

— Града нет,бежим к Рассвету. Я боюсь, как бы весть о том, что мы всё знаем, не дошла доподжигателя. Язык госпожи прокурорши — оружие обоюдоострое. Идём.

Мы вышли излавочки через внутреннюю дверь.

Профессор и еёзакрыл наитщательнейшим образом на тридцать семь замков, видно, полагая, чтопогоня за поджигателем это одно, а безопасность пряностей — совсем другое.

И лишь повернувключ в последнем замке, он пустился тяжеловатой трусцой по коридорам. Я за ним.

С Рассветом мыстолкнулись на лестнице: он бежал вниз.

— ЭтоВетер! — закричал он нам, размахивая исписанными листами так, что чуть непотушил лампы. — Вычислили мы его со Льдом только что, сию секунду!

— И я! ИПрофессор тоже! И раньше вас! — крикнула я из-за спины начальства, чтобыРассвет не очень-то задавался.

— Ну и чтоделать будем? — только и спросил Рассвет, потрясённый новостью, что он неодин такой умный.

— Похитим… —безмятежно сказал Профессор, присаживаясь на ступеньку, чтобы передохнуть отвредной в его возрасте беготни.

— Ка-ак? —ужаснулась я. — Это же… это же… А нас потом… Суд, туда-сюда… А?

— Пойдёмте накухню, что мы на лестнице застряли? — предложил Рассвет. — Естьхочется, проголодался я от этих вычислений. Град в таможне, я схожу, кучера заним пошлю, а вы чайник поставьте.