Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Видя теперь, что дело поворачивается на слишком серьёзный лад, Хозяин всполошился:
— Хвеликс Эдмундовыч, дозвольте спросить: я — за шо?
— Не строй из себя Ванечку! Не знает он!.. За перерожденчество! Нет ничего страшнее для партии, чем пробравшийся в неё и усевшийся на высоком посту мещанин.
— Так рази ж я — один? Есть же ж и, той, поглавнее меня. А вы ж их — нэ трогаетэ. Брошурку б напысалы какую о пэрэрожденчистви. Шоб пойнятно було, шо делать. Как, той, исправлятысь. Ну, й шоб народ обо всём почитал.
Дзержинский побелел снова:
— Ишь ты, брошюрку ему!.. Он, видите ли, исправился бы от одной брошюрки… Надо же, за каких дураков всех принимает! Да вы — эту брошюрку… ещё в зародыше уничтожили бы! А авторов — в психушку посадили. И заявили бы народу, что брошюрка эта — вредная. Порочит нашу светлую советскую действительность. Так никто — и не узнал бы! Что в этой брошюрке говорилось на самом деле.
Хозяин взмолился:
— Так причому же тут я?
— Ишь ты, овечка!.. В рай, сволочи, захотели? Да вы же — ещё при жизни сотворили его себе! А наш социализм — испоганили. Да так, что люди уже не верят и в идею справедливости! Не то, что в возможность критики. И всё это — благодаря вашему, уже откровенному — да, так — есть! — цинизму.
Хозяин запротестовал:
— Хвеликсэ Эдмундовычу, а у чому ж вы, той? Увидили этот мой цинизм. Товарышу Дзержинский…
— Я тебе не товарищ! А цинизм твой в том, что ты — всё понимаешь! И что говоришь, и что делаешь. Тебе даже сны паскудные уже снятся!
— При чём же тут я, если они снятся?
— Нормальному советскому человеку разве могут присниться такие "доказательства" на обладание раем?
— И тут я ни причому, Хвеликс Эдмундович. Начитался ж, той, матэриалов, шо выдаёт нам КГБ для ознакомления с прэсой и радиопэрэдачамы з-за бугра. То оно й сныться. Усякие там стихи, Солженицыны, Раскольниковы…
— Сукины вы дети! Во что вы превратили советскую власть!.. От вашей практики — люди не знают, как спасаться! Советский Союз вы сделали союзом главарей-изуверов! Форма правления у вас — "государственное мучительство граждан". И кончите вы всеобщим предательством тех, кто трудится, и возвышением спекулянтов и ворья!
Чтобы выиграть время, Хозяин снова прикинулся непонимающим дурачком:
— Та рази ж выноват человек у тому, шо ему сныться? Шо ж я, ни имею вже дэмократыческого права й на сон? Выноват у тому, шо сныться мине рай, а ни шо-нэбудь по программи?
— Вот расстреляем тебя, подлеца, тогда и будешь выторговывать себе рай со спецраспределителями, как было при вашем "социализме". А здесь, на нашей земле — тебе не место!
Хозяин опять принялся канючить:
— Як другие брэхалы стольки лет подряд и усё хвалилы та прославлялы, так им — ничё, можна, да? Их — нэ рострелюетэ. А как человеку один раз дурной сон прыснывся, так одразу — до стенки? Такая ото ваша справэдлывисть, да? Во сне ж — сибя, той, нэ проконтролюешь! От воно й сныться нэ по докладу. Во сне ж — воно усё правомерно. Усё ж бывает, як то кажуть. Ну, бувае, доходыть до прэувиличения. Потом же ж — это во сне человек подумал нэ так, як надо. Иде ж тогда свобода снов, Хвеликсэ Эдмундовычу? Ну, шутка ж усё, сатира. Чи, той — гротэск!
— Я тебе покажу, сволочь, гротеск! Пол-области разворовал, пропил, и в рай хочешь попасть? Ну, уж не-ет!..
Хозяин неожиданно вспомнил, как оскорблял его при аресте чекист, пожаловался:
— У Средней Азии — не такое делается, и ничё. А как, как забирал миня ваш товарыш? Ще й врангелевцем обозвал. За то, шо я у Крыму отдыхав…
— И правильно сделал, что обозвал! Врангелевцы — пропивали Крым от безнадёжности своего положения. Пир, так сказать, во время чумы. А вы — сами хуже чумы! Каждый год пропиваете по 15 миллиардов государственных рублей! Это — чуть ли не годовой бюджет всей Польши! Да ещё столько же пропадает от вашей бесхозяйственности. На эти деньги — всех пенсионеров страны можно было кормить. Я уже не говорю о моральном уроне, который вы наносите обществу своим образом жизни. А ещё посылаете к пионерам заслуженных ветеранов войны! Воспитывать патриотизму. Чем же вы — не врангелевцы? Вы — хуже, страшнее их. Потому что вы — враги не открытые, а спрятавшиеся под чужой личиной! Это — так есть!
Хозяин попробовал увернуться опять:
— Причому ж тут мы? Спрашуйтэ тогда всё, той, из Лёни.
— Какого ещё — Лёни? — Дзержинский гневно уставился в лицо Хозяина.
— Та, той, з Иллича.
— Что-о? — Тёмные глаза прожгли Хозяина точно угли. — Ну, это уж слишком!.. — Обернувшись к двери, ведущей в другую комнату, Дзержинский воскликнул: — Владимир Ильич, вы слышите эту наглость?
За дверью раздался знакомый по кинофильмам голос:
— Ведите их всех сюда, Феликс Эдмундович — всю эту переродившуюся контру! И заходите сами.
Дзержинский кивнул всем на дверь и, когда они вошли, зашёл за ними и сам. Ленин спросил, поднимаясь из-за стола:
— Ну, и что вы собираетесь с ними делать?
— Расстреливать, что же ещё.
— Правильно, Феликс Эдмундович. — Ленин прищурил правый глаз, засунул руки в карманы. — Только прежде надо их судить показательным судом. Перед всем народом.
Хозяин решился на испытанный приём:
— От судыть — это другое дело. Нас — надо — судыть.
Остро взглянув на него, Ленин усмехнулся:
— Видите, Феликс Эдмундович! Опираться — можно только на людей, оказывающих сопротивление. Но всегда ли мы ценили при подборе кадров — их способность сказать своё "нет"? Если они были с чем-то не согласны. А вот из таких, поддакивающих и соглашающихся подряд со всем, — Ленин кивнул на Хозяина, — и выросли все эти типы. — Он оглядел остальных приведённых.
Хозяин негромко заметил:
— Я исправлюсь, Владимир Иллич.
Ленин не обратил даже внимания. Но Дзержинский ответил, играя желваками:
— Жизнь — не черновик, который можно переписать набело. Брошюрку предлагал нам написать, о перерожденчестве. Тогда, мол, он исправится.
Хозяин опять поддакнул:
— От это — правыльно, Хвеликс Эдмундовыч. Хорошо вы сказали про, той. Черновик…
Ленин не дал ему договорить:
— Феликс Эдмундович, помните, я говорил, что мы — боимся чрезмерного расширения партии?
Дзержинский докончил ленинскую цитату:
— "Ибо к правительственной
