Софья в ужасе приходит в себя. Девочка молотит руками пустоту и хрипло пищит, потому что не может кричать.

Она протирает глаза, осматривается. Тусклый свет фонарика едва освещает подвал. Она в сознании? Это по-настоящему или очередной кошмар?

Она ощупывает себя, натыкается на петлю из велосипедного тросика и закрывает лицо руками. Ей хочется выть. Действительность не лучше кошмарного бреда. Она взаперти в темном подвале, ее не ищут и не спасают, о ней все забыли. У нее не осталось сил, она здесь умрет!

Сквозь пальцы она замечает на полу пирожное. Вспоминает, как опрокинула столик, поймала бутылку и пыталась дотянуться до пирожного. Не смогла.

В голове словно вспышка — надо попробовать по-другому!

Она ищет бутылочку из-под колы. Находит. На донышке капелька коричневой влаги. Девочка старательно стряхивает ее в рот, облизывает горлышко.

Хорошо бы разорвать пластиковую бутылку вдоль, сделать из нее подобие ложки. Софья вгрызается в бутылку зубами, пытается прокусить, сминает пластик и теряет силы.

Тяжелое дыхание постепенно восстанавливается. Девочка понимает, что занимается не тем, силы ей нужны, чтобы достать пирожное. И она ползет к заветной цели.

На этот раз в ее руке бутылка. Она дотягивается ею до разбитого пирожного, пытается подвинуть к себе. Крем размазывается по бутылке, в горлышке остается кусочек сдобного бисквита.

Софья слизывает крем с бутылки, всасывает сдобу. У нее получилось, она смогла!

Голодная девочка снова тянется к еде. Бутылка раскатывает пирожное по бетонному полу, и на те крохи, что удается подцепить, налипают песчинки. Они хрустят на зубах, но девочка не обращает на это внимание. Она ест — это счастье. Она так давно ничего не ела.

Неожиданно тусклый свет фонарика начинает мерцать и окончательно гаснет. На девочку наваливается темнота, в грудь проникает леденящий страх.

Софья ничего не видит и теряет ориентацию. Где пирожное? Что от него осталось?

Она тянется в темноту, шурует бутылкой по полу то тут, то там и проверяет, налипло ли хоть что-нибудь. Ей удается зацепить крохи сладости, и она снова и снова скребет бутылкой по грязному полу. Наступает момент, когда язык слизывает с бутылки только цементные крошки.

Она отползает к стене и ложится на матрас. Она устала, ее глаза закрываются. Язык медленно ворочается во рту, пытаясь найти вкус малиновой ягоды. Мыслей нет, как и плаксивых обращений к маме — на это тоже требуются силы. Она сжимается калачиком от холода и падает в мрачный туман забытья.

4 июня. 17:00. 16 часов 30 минут до казни

Первые две цифры на таймере давно обнулились. Чем ближе была развязка, тем больше любопытных заглядывали на форум сайта Sud Naroda.

Новость о том, что Панин похитил Софью Дорохову мгновенно распространилась по сети. Оживились диванные эксперты, утверждавшие, что Панин изнасиловал и убил малышку. Это закономерный путь деградации педофила, твердили они. Поначалу педофил стесняется своих чувств, ему достаточно созерцаний и прикосновений к объекту вожделения, а затем похоть подчиняет его волю, и он идет на все, чтобы удовлетворить низменную страсть.

Народ негодовал. За несколько часов голоса за казнь педофила вырвались вперед, затем удвоились и продолжали расти. О победе помилования в народном голосовании уже не могло быть и речи.

Полковник Шумаков выяснил причину и вызвал к себе Петелину. Начальник был рассержен:

— Уж от кого-кого, а от тебя, Петелина, не ожидал такой ошибки. Зачем ты рассказала о Панине? Наш план летит к черту!

— Звонила мама Софьи Дороховой. Она ворвалась к Муравьевым, увидела Дениса на свободе и разбушевалась. Поймите, я не могла ей лгать.

— Тогда могла бы объяснить, что Панин наша единственная ниточка к ее дочке. Не станет его, не станет и… — Полковник раздраженно махнул рукой.

— Дорохова в праве надеяться на нас, а не на милость педофила. Мы найдем его. Шестнадцать часов в запасе.

— А прошло вчетверо больше! Что будем делать, когда таймер обнулится?

— Надо искать организатора казни.

— Как? Написать на форум — помоги умный злодей — и расписаться в своем бессилии? Представляешь сколько сумасшедших активизируется.

Полковник был прав. Любое резонансное дело побуждает десятки доброжелателей сообщать о крайне подозрительном соседе или встретившимся грубияне. А сколько обиженных дамочек захотят свести счеты со своими бывшими. Никаких сил не хватит, чтобы всех проверить. Тем более, когда время тает, как в песочных часах.

Елена рассказала о том, что ее волновало:

— В деле Панина шесть потерпевших девочек, а если добавить приемную дочь Ершову, то семь. И никто из них, никто, включая их родителей, никак себя не проявил на форуме сайта. Но есть те, кто признался в домогательствах Панина только сейчас.

— Странно.

— Главная странность в другом. Я связалась с двумя новыми потерпевшими. Девушки взволнованы и плохо помнят утро того дня, когда исчез Панин. А у главных пострадавших с памятью все в порядке, вспоминают подробности с точностью до минут.

— К чему ты клонишь? — заинтересовался Шумаков.

Елена не успела ответить. Дверь распахнулась, и в кабинет решительным шагом вошел вице-губернатор Бельский. Чиновник сам приехал в управление полиции, понимая, что вызывать следователей к себе на решающем этапе борьбы с народным судилищем нерационально.

Ни с кем не поздоровавшись, Бельский остановился перед монитором и ткнул в него пальцем:

— Что происходит, полковник? Откуда вал неправильных голосов?

Шумаков нехотя оправдывался:

— Стали известны новые обстоятельства. Панин похитил малолетнюю девочку.

— Я знаю, что Панин преступник. Поэтому он должен сидеть на скамье подсудимых, а не провоцировать народ на неправомерные действия.

— Розыск Панина не останавливается ни на минуту. Зона поиска с каждым часом сужается.

— И сколько еще часов вам потребуется? Мы же договорились, что голосование будет таким, как нам нужно! И что я вижу?

— Полицейские проголосовали, но воля народа… — Шумаков беспомощно развел руки.

— Как еще повлиять на голосование? — не унимался Бельский. — Неужели нельзя накрутить результат? Пусть хакеры обрушат этот сайт к чертовой матери!

— Хакеры тоже преступники, да и сайт защищен, — напомнил Шумаков.

— Детский лепет! Обеспечьте нужное голосование.

Петелина не выдержала и заметила:

— Манипуляции голосами до добра не доводят.

Вице-губернатор метнул раздраженный взгляд и рявкнул:

— Мне лучше знать!