– Так что же он сказал? – повторил Карден.

– Он рассмеялся. Ему было наплевать на такие вещи.

– И ты поверила, что ему наплевать?

– Разумеется.

И тут во второй раз заговорил более молодой член трибунала. Глаза его были полузакрыты:

– И ты считаешь это нормальной реакцией человека? То, что ему наплевать на диалектику и законы развития истории?

– Не знаю. Просто я ему поверила, вот и все.

– Это не важно, – сказал Карден. – Скажи, а он вообще-то был весельчаком? Довольным жизнью и прочее?

– Нет. Он редко смеялся.

– Но узнав, что ты член партии, он рассмеялся. Как ты думаешь, почему?

– Думаю, он презирает коммунистов.

– Презирает или ненавидит? – уточнил Карден.

– Не знаю, – жалобно ответила Лиз.

– А вообще, он способен был сильно чувствовать – любить? Ненавидеть?

– Нет, пожалуй, нет.

– Но он ударил бакалейщика. Почему же он так поступил?

Лиз вдруг перестала доверять Кардену, его ласковому голосу и лицу доброго волшебника.

– Не знаю.

– Но ты задумывалась над этим?

– Да.

– Ну, и к каким же выводам ты пришла?

– Ни к каким, – равнодушно сказала Лиз.

Карден поглядел на нее задумчиво и чуть разочарованно, так, словно она не выучила заданного урока.

– А знала ли ты, – задал он, вероятно, один из самых существенных вопросов, – что он собирается избить бакалейщика?

– Нет, – ответила Лиз, пожалуй чересчур поспешно, отчего после некоторой паузы улыбка на лице Кардена сменилась выражением явной озадаченности.

– Когда ты в последний раз видела Лимаса? – спросил он наконец. – Я имею в виду до сегодняшнего дня.

– Я не видела его с тех пор, как он попал в тюрьму.

– Ну, а когда же ты видела его в последний раз? – Голос Кардена был мягок, но настойчив.

Лиз было жутко стоять спиной к залу, ей хотелось обернуться, посмотреть на Лимаса, увидеть выражение его лица, найти в нем какую-нибудь подсказку. Ей стало страшно и за себя: все эти вопросы базировались на каких-то подозрениях и обвинениях, о которых она не имела ни малейшего представления. Они, конечно, понимают, что ей хочется помочь Алеку, понимают, что она боится. Но кто поможет ей? Почему никто не хочет помочь ей?

– Элизабет, когда ты в последний раз встречалась с Алеком Лимасом?

Опять этот голос! Как она ненавидела этот ласковый, бархатный голос!

– Вечером, перед тем как это случилось. Накануне его драки с бакалейщиком.

– Драки? Это была не драка, Элизабет. Бакалейщик не дал Лимасу сдачи, у него просто не было такой возможности. На редкость неспортивный прием! – засмеялся Карден, и было особенно страшно оттого, что никто в зале не подхватил его смеха. – Скажи, где вы встречались в последний раз?

– У него на квартире. Он тогда болел, не ходил на работу. Он лежал в постели, а я приходила и готовила ему еду.

– И покупала продукты?

– Да.

– Как это мило с твоей стороны. Должно быть, пришлось выложить кучу денег? – участливо спросил Карден. – Ты в состоянии была содержать его?

– Я вовсе не содержала его. Он давал мне деньги. Он…

– Ах, вот как? – резко сказал Карден. – Значит, у него были деньги?

«О Господи, – подумала Лиз, – Господи, что я наделала».

– Немного, – быстро сказала она, – совсем немного. Фунт-другой, не больше. Нет, больше у него не было. Он даже не мог оплатить счета – за электричество, за квартиру. Все это оплатили потом, когда он исчез. Оплатил его друг, а не он сам. За все заплатил его друг.

– Ну конечно, – сказал очень мягко Карден, – за все заплатил его друг. Специально пришел и заплатил по счетам. Старинный друг, из тех, верно, с кем он дружил до переезда в Бэйсуотер. А вы, Элизабет, когда-нибудь видели этого друга?

Лиз покачала головой.

– Понятно. А какие еще счета оплатил этот друг, не знаешь?

– Нет.., не знаю.

– А почему ты запнулась?

– Говорю вам, не знаю, – сердито сказала Лиз.

– Но ты запнулась, – пояснил Карден. – По-моему, ты что-то хотела сказать, но потом передумала.

– Нет.

– Лимас когда-нибудь рассказывал тебе об этом друге? У которого много денег и который знает его адрес?

– Он вообще никогда не упоминал ни о каких друзьях. Я думала, что у него нет друзей.

– Понятно.

В зале установилась зловещая тишина, особенно зловещая для самой Лиз, потому что она, подобно слепому ребенку, была как бы отрезана от окружающего мира; они могли оценить ее ответы по какой-то лишь им одним известной мерке, а страшная тишина никак не давала ей понять, что именно они выяснили.

– Сколько ты зарабатываешь, Элизабет?

– Шесть фунтов в неделю.

– У тебя есть сбережения?

– Немного. Несколько фунтов.

– А сколько ты платишь за квартиру?

– Пятьдесят шиллингов в неделю.

– Довольно солидно, не так ли? А ты аккуратно платишь за квартиру?

Она беспомощно покачала головой.

– А почему? – продолжал Карден. – Не хватает денег?

– Я получила договор об аренде, – прошептала она. – Кто-то оплатил аренду и прислал мне договор.

– Кто же?

– Не знаю. – Слезы катились у нее по лицу. – Не знаю… Пожалуйста, не спрашивайте меня больше. Я не знаю, кто это был… Шесть недель назад мне прислали договор из банка в Сити.., какой-то благотворительный фонд.., тысячу фунтов… Клянусь, я не знаю, кто это сделал… Взнос из благотворительного общества, сказали мне. Вам же все известно.., скажите мне, кто…

Закрыв лицо руками, она заплакала, стоя спиной к залу и сотрясаясь от рыданий. Никто не шелохнулся. Наконец она опустила руки, но продолжала глядеть вниз.

– А почему ты сама с этим не разобралась? – спросил Карден. – Или тебе часто дарят по тысяче фунтов?

Лиз ничего не ответила.

– Ты не стала разбираться потому, что кое-что предположила. Верно? Снова закрыв лицо руками, она кивнула. – Ты решила, что деньги пришли от Лимаса или от его друга. Так?

– Да, – с трудом ответила она. – Я слышала, что бакалейщик тоже получил какие-то деньги, кучу денег откуда-то вскоре после суда. Об этом много судачили на улице, и я подумала, что это, наверное, друг Алека…