В этот момент на Минной бригаде происходит следующее: часть миноносцев поднимает украинский флаг, большинство (флаг уже спущен) решают ждать до утра и только один «Пронзительный» не желает спускать красный флаг и готовится к выходу в море. Командующий флотом объявляет командиру «Пронзительного» лейтенанту Бессмертному, что если миноносец не повинуется, то пусть уходит в море не позже 11 часов 30 минут ночи, но без права возвращения на рейд. Едва об этом пронюхали команды других миноносцев, как во всей бригаде появляется неудержимое желание бежать. Почти все миноносцы, за исключением «Дерзкого», «Гневного», «Звонкого» и «Зоркого», готовятся к походу. Внешняя сторона решения — спасти суда от неприятеля; истинная причина — шкурный вопрос. Большинство командиров и офицеров миноносцев разъясняют командам необходимость подчиняться и ждать приказания командующего флотом, но, не имея успеха в этом, идут с миноносцами в море, дабы переходом в Новороссийск хоть временно отдалить гибель судов, ибо мало кто из офицеров верил в призрачную возможность спасти суда под украинской вывеской.

В полночь выходят в море «Калиакрия», «Керчь», «Гаджибей», «Беспокойный», «Пронзительный», «Пылкий», «Громкий», «Поспешный», «Лейтенант Шестаков», «Баранов», «Жаркий», «Живой», «Стремительный» и «Сметливый»[47]. Одновременно с ними, тоже в Новороссийск, выходят три или четыре транспорта с бегущей Красной армией и её «вождями». «Гневный», «Дерзкий» (брейд- вымпел начальника бригады капитана 1–го ранга Лебедева)[48], «Звонкий» и «Зоркий» выходят на рейд и становятся на якорь у дредноутов, оставаясь в повиновении у командующего флотом.

Переход миноносцев в Новороссийск является кризисом в настроении команд. Едва ли не сейчас же после выхода на некоторых миноносцах люди начинают обращаться к офицерам за советами: хорошо ли поступили, что суда ушли в Новороссийск? Не поздно ли вернуться в порт? Что делают корабли, оставшиеся в Севастополе? Все ли подняли украинский флаг?

Кроме того, появилось определённое течение, о котором уже не боялись громко высказываться — это, по приходе в Новороссийск, присоединиться к генералу Корнилову. К сожалению, тогда о Добровольческой армии в Севастополе не имелось никакого понятия, а сама армия в этот момент переживала самый тяжёлый период своего существования — период, следовавший после смерти генерала Корнилова, когда армия в числе едва ли большем, чем тысяча здоровых бойцов, отступала из‑под Екатеринодара на север. Будь иначе, быть может, удалось бы спасти флот. Теперь приходишь к выводу, что этот исход был вполне возможен.

Кризис больных большевизмом команд разрешался в положительную сторону. Команды начинали выздоравливать. Причиною служило обстоятельство, что почти все лица, замешанные в расстрелах, бежали ещё раньше. Оставшаяся команда, в большинстве своём представлявшая индифферентную массу, тяжёлым опытным путём вынесла результат управления флотом коллегиальными учреждениями, вроде Центрофлота. Команды воочию увидели, куда их завели революционные кумиры, в опасную минуту оставившие флот и поспешно бежавшие, захватив при этом, как полагается, казённые и общественные деньги. Люди сами убедились, что наступают не «какие‑то банды международных белогвардейцев и контрреволюционеров», как о том всюду писалось и проповедовалось, а самые настоящие регулярные германские войска. Доказательством правильности этого взгляда служит сравнение судов, испытавших несколько эвакуаций, с судами, которые её не испытали. Команда эскадренного миноносца «Дерзкий», бывшего свидетелем оставления нами под натиском германских войск не только Севастополя, но и Дуная и Трапезунда, сделалась наиболее лояльной и больше всех проповедовала о присоединении к генералу Корнилову. Эскадренный миноносец «Фидониси», не испытавший ни одной эвакуации и связанной с ней вакханалии, до конца пребывал в хаотическом настроении. Этот миноносец присоединился к идущему в Новороссийск флоту, выйдя из Феодосии, где он стоял довольно долго.

Утром 1 мая миноносцы пришли в Новороссийск.

В Севастополе в это время происходило следующее: адмирал Саблин узнал, что немцы оставили украинские части за Перекопом, а сами наступают дальше. Были получены от наших парламентёров известия, что командующий германскими войсками в Крыму генерал фон Кош наших парламентёров не принял, а просил письменно изложить свои заявления. Он предупредил, что это заявление должен переправить фельдмаршалу Эйхгорну в Киев, откуда ответа можно ожидать не ранее двух недель, и что, во всяком случае, приостановить наступление он не может.

Одновременно с нашими парламентёрами выезжали в Симферополь ещё две делегации: одна от города Севастополя, другая от украинских организаций. Первая была принята генералом Кошем очень любезно, а вторая — сухо.

Получив такие известия, адмирал приказал парламентёрам возвратиться, а всем судам, могущим идти в море, приготовиться к походу. Оставшиеся корабли было приказано контрадмиралу Остроградскому, по уходе флота, взорвать, для чего ещё раньше была сформирована подрывная партия, человек в сто — сто двадцать. Съёмка была назначена в 10 часов вечера. Ещё раньше было приказано «Дерзкому» выйти в море и стать маячным судном на повороте канала у Херсонеского маяка. Ночь была очень тёмной.

В это время немцы уже заняли часть Северной стороны и установили полевую артиллерию и пулемёты на Константиновской батарее, против бонов и на Братском кладбище. Однако кораблям сняться своевременно не удалось, так как обнаружилось, что все в порту разбежались и нет ни катеров, ни людей, чтобы развести боны. В конце концов, в двенадцатом часу боны были разведены контр–адмиралом Клочковским, Черниловским- Сокол, капитаном 2–го ранга Погожевым, Протасовым и ещё несколькими офицерами, вышедшими на адмиральском катере «Пулемёт» и ещё на какой‑то шлюпке.

Едва дала ход «Воля», как немцы в упор открыли по кораблям огонь. За «Волей» (флаг командующего) снялась «Свободная Россия» (командир — капитан 1–го ранга Терентьев). Кораблям в абсолютной темноте, под огнём неприятеля пришлось с места на рейде дать полный ход; при этом, должно отметить, что корабли развили ход, едва ли не превышающий контрактную скорость. В «Свободную Россию» попало несколько снарядов, причинивших пустячные повреждения в надстройках и легко ранивших пять человек.

На огонь неприятеля отвечать было запрещено, так как адмирал не хотел дать лишний повод немцам утверждать, что мы не выполняем Брестского договора, на основании чего они юридически могли бы продолжить операцию по захвату наших судов в свою пользу. Один только комендор не выдержал и выстрелил противолодочным снарядом.