Гиви кивнул.

— Хочешь узнать, как я догадаюсь, совершил ты ошибку или нэт?

Гиви кивнул.

— Когда ты покинешь тот дом и сделаешь все, чтобы и запаха твоего присутствия там нэ осталось, наши зайчики обязательно что-нибудь съедят, и мы достигнем своей цели. А если после того, как ты там побываешь, они останутся живы, значит, ты совершил ошибку… — Берия весело улыбнулся и развел руками. — Будем надеяться, что этого нэ случится.

Пока Гиви не совершил ни одной ошибки. Сорокалетний вор Валет сделал ключи, узнал, когда Ганиных и их детей не бывает дома, сколько времени они отсутствуют. Валет узнал все это за четыре дня, но батоно Берия сказал: ждать десять дней, и Гиви ничего не оставалось, как ждать десять дней. Истекал седьмой день. Гиви безвылазно сидел в номере. Он спускался только в ресторан, чтобы пообедать, а после обеда выходил немного прогуляться по городу, буквально на полчаса, подышать воздухом, потому что от волнения у него начинало стучать в висках. Его даже не волновали хорошенькие девушки, которых было много в этом большом и красивом городе, и некоторые весьма кокетливо заглядывались на него: он был красив, строен и молод. И он не считал себя убийцей. Ведь его послал на такое дело сам батоно Берия, хозяин края, член ЦК. И еще Гиви очень хотелось стать кадровым чекистом, уполномоченным отдела контрразведки. Он даже не позволял себе выпить бутылочку вина, расслабиться, лишь бы не допустить ошибки. А чтобы не допустить ее, он должен быть в форме. И у него все получится. Он выполнит задание, вернется героем, наденет командирскую форму и тогда расслабится. Ох уж как он расслабится! Возьмет десять девушек, много вина, мяса, уедет в горы и… От этих мыслей у него кружилась голова, но он себя останавливал. Он запрещал себе мечтать и возвращался в номер и терпеливо ждал. Оставалось еще три дня. Только три дня.

На следующий день, не дожидаясь ответа Ганина по поводу анализов, Киров вызвал к себе начальника ленинградского управления ОГПУ Филиппа Медведя. Они были дружны, иногда вместе ездили поохотиться, собирались в праздники за общим столом. Когда заместитель председателя ОГПУ Генрих Ягода, фактически управлявший этим карательным органом, попробовал перебросить Медведя в Минск, а на его место по распоряжению Сталина поставить Георгия Евдокимова, немного проштрафившегося в глазах Кобы, то Киров в одночасье все вернул назад: отругал Ягоду, позвонил Сталину, и Медведь остался в Ленинграде. Поэтому Филипп Демьянович хорошо понимал, за кого ему стоит держаться. Да впрочем, он по-свойски даже любил первого и ради него был готов на многое.

— У меня есть одна просьба, Филипп Демьянович, — проговорил Киров. — В наш город прибыл некто Гиви Мжвания. Судя по моим данным, он приехал с одной тайной карательной акцией. Поэтому я бы хотел, чтоб вы осторожно выведали, что он за птица, зачем приехал и что собирается сделать. Но я бы хотел, чтоб вы проверили очень осторожно, не вспугнув его. Он молод и, видимо, хорошо инструктирован, и, возможно, за ним стоят серьезные люди. Не исключено, что из Москвы.

— Это касается вас? — спросил Медведь.

— Нет, одного моего знакомого, психиатра, доктора наук Виталия Сергеевича Ганина.

— Слышал, — кивнул Медведь.

— Что? — спросил Киров.

Медведь замялся, не зная, как ответить.

— Можете не стесняться, это шапочное знакомство, я о нем ничего не знаю, — сказал Киров.

— Руководство Психоневрологического института о нем отзывается довольно скверно. Утверждают, что протаскивает буржуазные идеи в советскую науку, в частности этого… — Медведь наморщил лоб. — Фрейда, кажется. А так больше ничего.

— Но в этом пусть они сами разбираются, — сказал Киров. — Меня интересует Мжвания. По некоторым данным, он остановился в «Астории».

— Я проверю, Сергей Миронович! — кивнул Медведь.

— Но еще раз повторяю, я бы хотел, чтоб вы сделали это осторожно, чтобы этот твой интерес не просочился в центральный аппарат ОГПУ.

— Я понял…

— И дайте мне знать, — попросил Киров.

…На следующий день на столе Медведя лежала справка тайного осведомителя ленинградского управления ОГПУ, работавшего в «Астории». Он сообщал о странном поведении молодого грузина, который редко покидал свой номер, не устраивал застолий, не проявлял интереса к женщинам. Несколько раз Мжванию навещал странный тип, больше похожий на вора или уголовника, но он проводил в номере Мжвания не более получаса и тотчас уходил.

Медведь, прочитав справку осведомителя по кличке Сова, задумался. Кажется, Сергей Миронович был недалек от своего предположения: Мжвания чего-то выжидал или к чему-то активно готовился. Медведь даже не стал звонить Кирову по телефону, а сам вечером следующего дня подъехал в Смольный и изложил факты.

— Я не рискнул что-то предпринимать без вашего совета, — объяснил Медведь, — но сдается мне, что вы были правы: он к чему-то готовится.

— Странно и другое: он приносит этому Ганину фрукты и вино, целую корзину. Ганин предполагает, что они отравлены, проводит анализы, но никакого яда в них нет, — сказал Киров.

— А почему он предположил, что фрукты и вино отравлены? — спросил Медведь.

— Так отравили его учителя…

— Профессора Бехтерева? — спросил Медведь.

Киров помедлил и утвердительно кивнул головой.

— Но…

— Ганин при этом присутствовал. Он свидетель… — Киров помолчал. — Я бы тебя только попросил: никому и никогда об этом. Даже под пытками.

— Но я не пойму мотивов…

— Потом как-нибудь я тебе расскажу, — сказал Сергей Миронович. — Если б мы не были друзьями и я не знал тебя, то никогда не объяснил бы даже этого. Есть вещи, которых лучше не знать, даже тебе…

— Я хотел просто спросить, насколько можно верить показаниям этого Ганина? — Медведь нахмурился.

— Мне ты веришь? — улыбнулся Киров.

— Сергей Миронович, что за вопрос?! — обиделся Медведь.

— Ты уж извини, что я такими загадками тебя мучаю, но поверь мне: коли говорю, значит, о чем-то могу знать наверняка. Да и Ганину нет смысла врать, коли он не пошел ни к вам, ни в милицию, а выбился на меня.

Медведь помолчал.

— И что будем делать с этим