дальнейшие ходы дьявольского противника не мог. А впереди уже готовился неотразимый и последний удар, Виталий чувствовал.

Гиви больше не звонил. Он словно пытался уверить чету Ганиных, что смешной и романтичный невропатолог Мераб Котэлия из Тбилиси действительно был когда-то влюблен в Аглаю Федоровну и теперь, воспользовавшись оказией, решил таким дружеским жестом напомнить о себе. Только и всего.

Но Виталий в это не верил. Он просиживал ночи на кухне, пытаясь предвосхитить следующий выпад наивного простачка Гиви, который был простой марионеткой в этой игре, но как разгадать логику сумасшедшего, у которого ее нет. Оставалось ждать и молить судьбу о спасении.

…Киров впервые в тот вечер не мог долго заснуть. Если верно все, что рассказал Ганин, то Сталин действительно больной человек, и ему надо лечиться. Отчасти он понимал Кобу. Заяви ему такое же этот профессор, он бы и сам послал его подальше. Они все в той или иной степени параноики. Десятилетия подпольной борьбы, конспирация, слежки, тюрьмы, ссылки ничего хорошего к здоровью не прибавляют. И где та грань между абсолютно и не очень здоровым человеком, определить ее было почти невозможно.

Когда Киров работал в Баку, один из его помощников рассказывал, как сидел с Кобой в одной камере. Дни тянулись однообразно, и молодой учитель, кем тогда работал помощник Кирова, размечтался о мировой революции, Сталин мрачно его слушал, потом неожиданно поднялся и, еле сдерживая безумное волнение, спросил:

— Крови тебе захотелось?

Он неожиданно вытащил нож из-за голенища сапога, поднял штанину и полоснул себя по ноге. Кровь брызнула во все стороны.

— Вот тебе кровь! — радостно наблюдая за перепуганным учителем, проговорил Коба. Помощник, пересказывая эту странную историю, побледнел от вновь переживаемого страха.

Киров видел, как Сталин в Зубалове сам резал баранов. Причем сгонял на круг всех гостей, мужчин и женщин, и при общих вскриках удивления и ужаса перерезал молодому барашку горло. А потом кому-нибудь из Политбюро предлагал то же самое проделать и со вторым. Бедный Каганович чуть в обморок не упал, а Ворошилов, вызвавшийся проделать следом за Кобой такую же штуку, лишь подрезал барашка и тот, отчаянно блея и брызгая кровью, стал носиться по двору. Некоторые дамы попадали от страха в обморок, а Коба радостно хохотал, и лишь вмешательство Нади, ее возмущенный крик образумил Сталина, и он прекратил эту кровавую бойню.

Еще одно любимое занятие Кобы — поджигать окрестные муравейники и с азартом наблюдать, как лихо муравьишки организуют спасение самок, погибая подчас сами в огне.

— Вот видишь, глупые-глупые, а в первую очередь баб спасают, чтоб потом на новом месте они рождали бы новых мусорщиков, грузчиков, добытчиков еды. Разумные существа, как мы!..

При этом Кобу совсем не взволновало, что он только что сгубил сотни таких разумных существ. «Мой папа — сумасшедший», — как-то раз прошептал на ухо Кирову его бедный сын Яков, которого Коба часто бил и нередко выгонял из дому. И мальчик, быть может, не так уж был не прав.

Сергей Миронович поднялся, взял папиросы и вышел на кухню. Из-за двери спальни пробивалась полоска света: жена тоже не спала, как обычно, читая очередной том воспоминаний великих или о великих людях. Она любила этот жанр. Киров предавался мемориям собственным. Но коли возникала загадка, он по мере сил старался ее разгадать, так уж был устроен.

Киров вспомнил тот разговор с Бухариным в перерыве семнадцатого съезда. Николай Иванович в подробностях рассказал ему историю, происшедшую с ним в июле 1928 года, которая повлекла за собой его отставку из Политбюро и ЦК.

Шел июльский Пленум ЦК, на котором присутствовал и Киров, помнивший, как крепко Бухарин повздорил в один из дней с Кобой. Именно в тот день Николай Иванович возвращался домой с Сокольниковым. Они оба жили в Кремле, дружили с детства и по дороге горячо обсуждали коварное поведение Кобы, который еще вчера говорил одно, а сегодня вдруг заявил совсем обратное. Им повстречался Каменев. Бухарин знал, что он с Зиновьевым сидит в калужской ссылке, куда их загнал Сталин, и вдруг явление Христа народу. Они остановились. Бухарин и без того был возбужден, а тут Каменев напомнил ему, как на четырнадцатом съезде он выступил против Сталина и советовал не переизбирать его на пост генсека. И благодаря Рыкову да молчаливой поддержке Бухарина Сталин остался у власти и теперь правильно закручивает их всех в бараний рог. Поделом им, паршивым интеллигентам!

Бухарин признался, что был не прав тогда, и Сталина следовало переизбрать. Он только недавно понял, какой Коба коварный и страшный интриган. Он нарочно сталкивает их друг с другом. Поддерживает сначала одного, и его руками громит третьего, а когда тот повержен, настает черед «съедания» и победителя. Еще вчера Коба поддерживал Бухарина, защищая вместе с ним середняка и крепкого богатея, а сегодня за это же бьет.

— У него нет никакой политический линии, он высасывает из нас живые идеи, раскладывает их, как пасьянс, присваивает, а потом жонглирует ими, стравливая авторов между собой, как дворовых собак! — размахивая руками, горячился Бухарин. — Окружил себя каменными жопами, как Молотов, и прихлебателями, как Ворошилов, которые только и смотрят, за что будет голосовать Сталин, чтобы побыстрее за ним следом поднять руку. Он ведет нас к гражданской войне, потому что народ обмануть нельзя. Я вас уверяю: завтра-послезавтра вспыхнет голод, и никакие лозунги о дисциплине и сплоченности не помогут. Когда нечего жрать, простите меня, то вся эта фанерная философия об усилении классовой борьбы никому не понадобится!

— Вот и надо объединяться, — оглядываясь, нервно проговорил Сокольников, — пока мы еще в силе и массы верят больше нам, чем Сталину! Надо создать свой блок и разбить эти каменные задницы!

— Я согласен, — загорелся Каменев. — Это действительно уже край, далее терпеть все это самозванство невозможно! Он последний хам, и мы это терпим!

— Он не хам, — усмехнулся Бухарин. — Он обыкновенный диктатор и тиран. Его интересует только власть. Пока он, чтобы остаться у власти, делает нам уступки, но потом передушит нас всех! Сталин умеет только мстить и вечно держит кинжал за пазухой. Он даже, не стесняясь, рассказывал мне о своем методе: «Выискать врага, отработать каждую деталь удара, насладиться неотвратимостью мщения и затем пойти отдыхать… Что может быть слаще этого?..» Каков