Куратор дал добро выплатить полную сумму вперед. Но Хмель решил, что такие качественные фальшивки могут впоследствии пригодиться ему самому. Если сразу сдать всю партию, но из расчета один к шести, с руками оторвут.

Тем более что необычная щедрость и ни на чем не основанное доверие заставят Гоблина навострить уши.

От Гоблина не стоило ожидать дружелюбия, но реальность оказалась даже жестче, чем «заказчик» предполагал. Он словно имел дело с шаровой молнией, ненадолго зависшей на расстоянии в несколько шагов. Секунда-другая — и молния сдвинется. Весь вопрос — куда.

Плюнуть и выложить бабки «на стол»? А вдруг унюхает своим звериным острым нюхом запах чеченского мини-цеха в подвале вместо запаха Федерального казначейства Соединенных Штатов?

— Я же сказал: как только, так сразу. Заплатит сам «потерпевший», деньги заберешь у него.

Пятьдесят штук зеленых.

— Это у кого такой большой бумажник?

— Он поедет рассчитываться за товар.

— Один?

— С охранником.

— Чего бы тебе самому не поживиться? Такой верный случай.

— Я в этом деле не спец, меня вычислят.

Бабки как-нибудь по-другому поимею, мне человека важно убрать.

Гоблин еще не смягчился, но, похоже, постепенно заглатывал наживку.

— Ну, а вдруг я ничего в машине не найду?

Ты, понятно, не самоубийца, но все-таки…

— Я и сам никому почти не доверяю, — понимающе кивнул Хмель.

Он еще не решил, какую может представить гарантию.

— Сядешь сзади, посмотришь, как это делается.

— Мне сесть сзади? Заказчику, человеку, который не хочет светиться?

— Наденешь шлем, лица никто не разглядит.

Народ вообще глазом не успеет моргнуть: налетим, как ветер, и конец ищи-свищи. Потом высажу где-нибудь в глухом месте.

— Я даже сейчас к тебе не рискну подсесть.

Страшно вылететь на первом же повороте.

— Сделаем по-другому. Я должен увидеть тебя прежде, чем начать. Съедешь с дороги, сольешь бензин из бака. Простоишь ровно два часа. Ты не будешь знать, наблюдаю я за тобой или уехал брать бабки, опасно тебе высунуться или нет. Если совесть чиста, два часа совсем немного.

— А потом, когда срок выйдет?

— Пойдешь с канистрой на трассу — голосовать.

* * *

Для многих водителей имя Гоблина стало символом страхов, особенно усиливающихся с наступлением темноты. Даже просто увидеть, как он проносится мимо, означало лицезреть вестника смерти.

Некоторые теряли над собой контроль. Если Гоблин обгонял их, они останавливались, включая аварийную сигнализацию, и долго не могли тронуться с места, чувствуя слабость в руках и ногах. Если бородатый мотоциклист проносился по встречной, водители ускорялись до предела, рискуя не вписаться в следующий поворот.

Больше всего пугали две вещи: бесцельность выходок этого «отморозка» и беспомощность всех ответственных служб. По опасному региону старались проехать в светлое время, хотя никто точно не знал границы рискованной зоны…

Новость о невесте Гоблина быстро распространялась за пределы отстойника. Люди на дороге общаются гораздо больше, чем принято считать.

Дорога развязывает языки, располагает к общению. Каждая заправка своего рода клуб. Попадают в этот клуб ненадолго, но, как правило, успевают поговорить обо всем на свете.

На заправках, в кафешках и отстойниках о Гоблине заговаривали чаще, чем на любую другую тему. Слухи обрастали самыми невероятными подробностями. Будто бы у мотоциклиста протезы на ногах, поэтому он прикован к своему «Харлею». Будто он побился с кем-то об заклад, что до Нового года похоронит не меньше дюжины человек. Будто менты специально не торопятся его отловить. Хотят добиться того, чтобы каждый груз на дороге сопровождал вооруженный сотрудник, а фирмы отстегивали за это областному управлению.

О невесте Гоблина говорили с удовольствием, как о чем-то комичном на фоне страхов и недобрых предчувствий. Рано или поздно должна была найтись такая идиотка. И говорят, красивая, фигуристая, все при ней. Интересно, как бы Гоблин отреагировал, если б узнал.

Многие, впрочем, верили, что новость до него дойдет: где-то же он ремонтируется, где-то заправляется. Нашелся и человек, который многое на это поставил. Заехав в отстойник, он никуда не выходил из своей клетушки для ночлега. Хозяин за отдельную плату сам носил туда еду.

Сперва он испугался, что имеет дело с фанатиком-горцем, у которого в сумке взрывчатка для теракта. Но гость с юга пригласил его посидеть вместе за закрытой дверью. Это было не совсем обычное общение: хозяин только пил, гость только курил. Оба параллельными путями двигались к теплой кондиции, пригодной для разговора по душам.

— Знаю, брат, какие у тебя мысли в голове, — заметил Самир. — В город я не собираюсь.

Ни тебе, ни твоим клиентам ничего плохого не сделаю. Выгоду с меня ты уже получил и еще получишь гораздо больше.

— Нет вопросов, — замахал руками хозяин. — Живи, сколько понадобится. Вот у меня торчит одна: сколько захочет, столько и будет торчать, мне не жалко. Только смотри не лезь к ней, девка со сдвигом.

Дагестанец не придал большого значения уверениям хозяина и продолжил дальше:

— Тебе все равно хотелось бы заглянуть в мою сумку. Возьми посмотри, я разрешаю.

— Что ты городишь? В чужие вещи я в жизни нос не совал.

— Я сам хочу, чтобы ты видел, — Самир придвинул сумку ногой по полу.

— Ладно. Хорошему человеку не могу отказать, — нагнувшись, хозяин расстегнул «молнию».

И сразу быстро застегнул обратно, едва только блеснул фиолетовым зрачком оптический прицел.

— Я не чеченец, я аварец. Мы с русскими не воюем, есть отдельный счет за отдельное дело. Зло никому не прощается — ни своим, ни чужим. И если ты, друг, меня заложишь, ни одна сила в мире не спасет тебя и твоих близких.

Самир отдавал себе отчет в своих действиях.

С одной стороны, важно успокоить своего собеседника по поводу взрывчатки. С другой — хозяин отстойника не должен принять необычного клиента за простого уголовника, мелкую сошку, скрывающуюся от милиции из-за наркоты или фальшивых долларов. Сдаст слишком опасного, но совсем неопасного тоже сдаст почти наверняка.

Два могущественных чувства боролись в груди Терпухина — мести и жалости. Для первого вроде было гораздо больше оснований. Мало ли от кого уходит жена — старая, как мир, история. И все-таки Улюкаеву хотелось помочь, тем более из-за памятного удара сгоряча при первой встрече. Да и Кате, чей подарок Атаман прихватил в дорогу как сменную одежку под свитер.