— В конце концов он просто сидел дома за компьютером, — ответила Лариса. — И я не знаю, чем он там промышлял. Он не работал. Мы жили на мои деньги. И, надо сказать, нам хватало. К тому моменту я уже завязала с экскурсиями и занялась вином. Дела шли неплохо. Сыну на тот момент был двадцать один год. И вот тогда-то и начались перемены.

— В чем это выражалось?

— Вадим ударился в спорт. Стал посещать секцию бокса. У него всегда было обычное телосложение, а после того, как он начал тренироваться, превратился в какого-то накачанного бультерьера. Побрился налысо. Сделал несколько татуировок. По ночам из его комнаты слышались глухие звуки ударов — колошматил боксерскую грушу. Я даже подумала, что это, наверное, хорошо, ведь сын впервые с момента нашего переезда чем-то увлекся. Но я сильно ошибалась.

Он стал уходить из дома вечером, а возвращаться только утром. Иногда возвращался сильно избитым, в крови. Синяки, гематомы, большей частью на лице. Я догадывалась, чем он занимался. Это были бои без правил, в которых он участвовал. Дело криминальное, опасное. Но я ничего никому не рассказала. Надеялась, что пронесет. А однажды он положил передо мной пачку денег. «На, мать, — сказал. — Честно заработанные. Тут и кровь моя, и пот мой, и все, что у меня есть». Я поняла — он победил, он выиграл. А тот, кто с ним дрался, значит, сильно пострадал.

Однажды на рассвете сына под руки привели какие-то люди. Сказали, что он девушку защищал на улице, но я-то прекрасно понимала, что никакой девушки не было и в помине. В тот раз все было очень серьезно. Его лицо превратилось в кровавую маску. Он практически ослеп. Он ничего не видел. Два дня лежал в своей комнате и ревел от боли. Какой там врач? Он меня-то готов был убить от бессилия. А потом зрение вернулось. И он снова ушел.

В последний раз я видела его шесть лет назад, летом. К тому времени он уже не возвращался избитым, но деньги все равно откуда-то приносил. Мы мало разговаривали. В основном он просил постирать ему что-нибудь или приготовить поесть, и я стирала и готовила. В тот день я ушла из дома рано утром, было очень много дел. Вадим несколько раз звонил мне на мобильный, но я не снимала трубку. А когда смогла ему перезвонить, то мне никто не ответил. Дома нашла записку, в которой он просил не искать его. Вот и все.

Лариса снова достала из пачки сигарету. Миша поднес ей зажигалку.

— Он не вернулся ни в этот день, ни в следующий, — сказала она. — Я пыталась узнать, где он и что с ним, но я ведь даже не знала, с кем он общался, где бывал. И я прекратила поиски. Боялась. Боялась того, что найду что-то ужасное. Но следила за новостями, читала хронику. Казалось, что услышу про страшное преступление и сразу пойму: это его рук дело! Вот в этом он замешан! Но спросить про него было не у кого. Как я сказала, с его друзьями я была незнакома, да и были ли они у него? Вот такая я мать-кукушка… Не убеждайте меня в обратном, пожалуйста.

Но кое-кто ее не услышал.

— Он был взрослым человеком, — заметил Миша. — Не вините себя. Хотя любой бы на вашем месте чувствовал себя так же.

Лариса достала из сумки салфетку и поднесла к глазам. Потом горько улыбнулась.

— Знаете, он появился. Позвонил через шесть лет. Я плакала тогда, ой… А он сказал, что у него все в порядке. Объяснил, почему должен был исчезнуть.

— И почему же? — спросила Инесса.

— Он не нашел своего места в Румынии. Вот так он объяснил. И поэтому отправился в Германию.

— Почему именно в Германию? — удивилась Инесса.

— Может быть, из-за того, что он неплохо знал немецкий, — предположила Лариса. — Во всяком случае, у меня не было другого объяснения. А в школе его хвалили, он хорошо шпрехал. И потом, в Германии гораздо больше возможностей для таких, как он — неприкаянных, потерянных. Но я была рада, что он поехал именно в Германию, еще и потому, что там очень строгие законы. Понадеялась, что он побоится ввязаться во что-то. Страх перед чем-то заставляет человека опомниться и измениться. Я хотела, чтобы он стал другим. Я надеялась на это. И сейчас надеюсь.

Следующий его звонок был последним. Мы даже о чем-то нормально поговорили. Он рассказал, что устроился работать курьером в одну контору. Помогает людям с переездами. Таскает тяжести, в общем. Спросил, как у меня дела. Я рассказала, что к чему. И вдруг он попросил у меня денег. А я бы и рада помочь, но в тот момент не могла — свободных средств не было. Я так ему и сказала, а он разозлился. Стал кричать на меня… И я не выдержала. Я же живой человек. Все ему высказала про то, что он столько времени жил за мой счет, не учился, не помогал мне, а потом связался черт знает с кем и пустил свою жизнь под откос. Сама себя ненавидела за эти слова, но остановиться не могла. И напоследок вспомнила Борю. Мы с ним незадолго до этого общались, он сообщил, что серьезно болен, и прогнозы врачей неутешительны. Я сразу все поняла. Захотела даже приехать к нему, но он попросил меня не делать этого. Попросил не волноваться. Дал понять, что без меня ему будет легче. Не хотел видеть… И я… ну… я поняла его.

Лариса замолчала. Миша, не двигаясь, рассматривал свои руки.

— Вот так и бывает в жизни, — глубоко вздохнула Лариса. — И я вспомнила, как Боря изо всех сил хотел наладить с сыном отношения, а тот отчаянно сопротивлялся. Обижал Борю, вредил ему. Все это я и прокричала в трубку. И зачем-то сказала о том, что люди в конце жизни благодарят друг друга за что-то хорошее. И если бы Вадим еще давно, когда мы жили тут, в Москве, как-то попытался понять Борю, принять его, то, возможно, сейчас он был бы вознагражден.

Миша встрепенулся. Мне тоже стало интересно, о чем только что упомянула Лариса.

— То золото, которое мы купили на деньги после продажи маминой квартиры, — объяснила Лариса. — Перед отъездом я забрала большую часть с собой. А Боря оставил себе меньшую. Он так захотел. Сказал, что мне нужнее, чем ему. Он-то остается дома. Но он не воспользовался тем, что осталось. Сказал мне по телефону, что остаток от той заначки я найду в его доме после того, как его не станет. «Теперь, — сказал, — это твое. Распоряжайся этим так, как хочешь». Вот я и сообщила об этом сыну.

— И что же он? Как отреагировал? — спросил Миша.

— Обозвал меня дрянью и бросил трубку.

— В последнем разговоре с сыном вы упоминали о том, что Борис Семенович собирается сделать своей наследницей Инессу?

— Да, — ответила Лариса. — Я сказала это, чтобы он понял, сколько потерял.

Я взглянула на Инессу. Она выглядела совершенно подавленной.

— Я не знаю, где мой сын, — тихо сказала Лариса. — Но я знаю, что он на многое способен. И я боюсь его. Да, боюсь. По-настоящему. Теперь это взрослый мужчина, и я не знаю, чего от него ждать. Просто имейте это в виду. Да, я сейчас говорю страшные вещи. Но вот… воспитала зверя, а не человека. Значит, заслужила.

Все, о чем поведала эта измученная женщина, нужно было как-то переосмыслить. История, которая начиналась так красиво, закончилась очень печально. И даже Игнатьев, которого не было в живых, стал выглядеть в моих глазах самым настоящим святым, а не тем простаком, которым казался раньше.