Сзади раздались топот и лязг металла. Обернувшись, он увидел, что по ущелью движется колонна пехотинцев и всадников Парао числом в пару тысяч; несмотря на камни, кое-где загромождавшие путь, шли они довольно быстро, почти бежали. Отряд заполнял теснину от края до края, впереди ехала плотная группа всадников, и их скакуны мчались прямо на суденышко Калеба, висевшее у скалы.

– Похоже, со стратегами я ошибся, эти тоже хитрецы, – буркнул он, направляя камеру вниз. – Людвиг, ты видишь, что происходит? Мой корабль в опасности. Подними его в воздух.

– Вижу, но ничего не могу сделать, он в недоступной зоне. Толкни его к середине ущелья… А лучше вообще не трогай и не спускайся туда! Пусть топчут. Я пришлю другой челнок.

– У нас их не так много, – возразил Калеб. Он сбросил плащ, схватил клинки и начал спускаться.

Челнок, шестиметровая вытянутая капля под прозрачным колпаком, был прочен, как всякий космический аппарат. Возможно, верховые твари ничем не повредили бы ему, но наверняка вытолкнули из ущелья на равнину, перевернув пару сотен раз и протащив по камням. В обезвешенном состоянии челнок был легче пуха.

Калеб успел до него добраться и вытолкнуть из-под скалы. Аппарат тут же взлетел на сотню метров, Людвиг что-то произнес, но расслышать его не удалось – мимо Охотника, прижавшегося к каменной стене утеса, пронеслись воины на длинноногих скакунах, а в следующий миг навалилась толпа пеших и увлекла его с собой. Бойцы Парао шли плечо к плечу, то и дело спотыкались – в ущелье хватало камней, однако не падали; со всех сторон – тела соратников, головы в глухих шлемах, спины и груди, закрытые сталью. Слышались только топот ног, лязг панциря о панцирь и шумное возбужденное дыхание. Возможно, восемь-десять боргов заметили Калеба, но только один, тот, кто шел сзади и мог разглядеть его странный доспех, стукнул по наплечнику и спросил: «Уаку бар?» – «Кто ты?»

Не отозвавшись, Калеб дернул плечом и сбросил его руку. Через минуту или две возглавлявшие колонну всадники выбрались из ущелья, вскинули оружие и навалились на меченосцев Окатро. Пехота, глотая пыль, бежала следом – не беспорядочная толпа, но воинский отряд, соблюдавший равнение в шеренгах и заданную скорость. Шесть всадников скакали рядом, выкрикивали команды, тянули руки с клинками, направляя солдат в тыл огромного скопища своих и чужих бойцов. Там еще продолжалась резня – пятнадцать или двадцать тысяч человек топтались на залитой кровью земле, среди изрубленных тел и трупов животных.

«Фланговый обход, – подумал Калеб, опуская лицевой щиток. – Фланговый обход с ударом в тыл, причем ударят лучшие воины. Эти наверняка лучшие – по крайней мере, равнение держат…»

Он двигался с легкостью – его снаряжение было много удобнее стального доспеха. Он слышал тяжелое дыхание воинов, ощущал их запах – вполне человеческий, ибо разило от них потом, нагретым металлом и смрадом кожаных ремней и обуви. Он видел звероподобные личины шлемов, оскаленные пасти, бивни и шипы, видел волну, отчеканенную на кирасах, блеск клинков, секир и панцирей, размеренные движения рук и плеч бежавших впереди, видел всадников, что скакали по бокам строя, и повелительные взмахи их мечей. Один из них, воин в высоком шлеме с гребнем, что-то выкрикнул, и бойцы Парао взревели в ответ.

Спустя секунду они обрушились на толпу сцепившихся в схватке пехотинцев. Вражеские солдаты, стоявшие в задних ее рядах, успели развернуться и встретить атакующих лицом к лицу, но их боевой порядок был мгновенно смят. Заработали мечи и топоры, лязг и грохот взмыли над равниной, сотня людей Окатро, обливаясь кровью, рухнула наземь. Ни раненых, ни живых – удары в грудь, живот и шею были смертельны, шлемы разрублены, и в треснувших черепах осколки костей мешались с сероватой массой мозга.

Опрокинув передовой заслон, атакующие с воинственным кличем ринулись на противника. В руках Калеба плясали клинки, он рубил и колол, почти не встречая сопротивления – среди этих бойцов он был самым умелым, самым стремительным и смертоносным. Прошло недолгое время, и он вырвался вперед; теперь его окружали воины в рогатых шлемах, но ни один не мог к нему приблизиться. Его длинные клинки из нитридной стали разили солдат Окатро, и все же казалось, что смерть их не страшит – они надвигались на Калеба снова и снова, на место убитого вставал живой, маски с ликами зверей и птиц маячили перед ним, сменяясь словно в бесконечном хороводе. Ни меч, ни топор не коснулись его брони – он убивал раньше, чем противник делал шаг, чтобы нанести удар, раньше, чем поднималась рука с оружием. Позади него оставались только мертвые – лежали, уткнувшись в истоптанную землю или обратив личины шлемов к небесам.

Солдаты Парао бросились за ним, расширяя кровавую просеку. Толпа сражавшихся всколыхнулась, раздалась, и внезапно он услышал, как грохочут копыта и оглушительно трубят верховые животные. Миг, и жуткая тварь возникла перед Калебом: оскаленная морда в хлопьях пены, бешеные глаза, и на спине – всадник в рогатом шлеме. Он отскочил в сторону и нанес удар: правый клинок прорезал бедро воина и погрузился в бок скакуна, левый подсек его ногу. Зверь с ревом упал, придавив наездника, но за ним, топча и разбрасывая пехотинцев, мчались другие твари, десятка три или четыре.

За спиной Калеба вырос всадник Парао, тот, что носил высокий шлем, и с ним еще пятеро. Вероятно, они были вождями отряда, посланного в тыл врагу – это ощущалось по властной осанке и резким командным голосам. На шее каждого висел медальон, сверкающий так ярко, что рассмотреть изображение не удавалось.

Шестеро! Слишком мало, атаку им не сдержать, подумал Калеб, видя, как разбегаются пешие воины. Эта мысль мелькнула и исчезла; забыв о ней, он прыгнул на круп издыхающей твари и рассек хребет промчавшегося мимо скакуна. Пронзительно затрубив, животное ткнулось мордой в землю, всадника вышвырнуло из седла – прямо под меч воина Парао. Зверь, бежавший следом, налетел на скакуна с перерубленным хребтом – тот пытался встать, опираясь на передние ноги. Калеб снова прыгнул, сбросил наездника и вонзил клинок в гибкую шею животного.

Он действовал стремительно и ловко. Эти огромные твари пугали его не больше, чем саблезубые крысы с Сервантеса, чудища Пятой Кехны или бикварские пауки. Все, что бегает по земле, не являлось проблемой для Охотника; горы, степи, леса – обитель множества живых существ, но человек среди них самый безжалостный и сильный. В воде иначе, это другая среда, более древняя, чем суша, и там водились поистине жуткие монстры вроде левиафанов с Макато. Но при известном умении и с ними удавалось справиться, прожечь их панцирь излучателем или забросить фризер в гигантскую пасть. Что до сухопутных тварей, иметь с ними дело было проще, чем, например, с пиявками в болотах Пьяной Топи.

Воины Окатро, боясь наткнуться на издыхающих животных, в нерешительности замедлили ход и стали поворачивать. Это был удобный момент для контратаки, и предводитель в высоком шлеме его не пропустил, выкрикнул команду, вскинул свой изогнутый клинок, и пехотинцы тотчас ринулись к вражеским наездникам. Взметнулись секиры и мечи, трубный визг скакунов смешался с людскими воплями, треском костей и скрежетом металла; звери падали, обливаясь кровью, всадников стаскивали с седел, рубили, разбивали панцири и шлемы, стараясь попасть в уязвимое место. Все было кончено в несколько минут; теперь на земле валялись лишь обломки доспехов, неподвижные туши животных да растерзанные тела людей.