Коскэ, плача, произнес:

— Ты слышишь, матушка? Городзабуро объяснил мне, по какой дороге бегут О-Куни и Гэндзиро… Пока они не ушли далеко, я поспешу им вслед, срублю головы и покажу вам!

О-Риэ уже едва слышала его.

— Смелые слова… — пробормотала она. — Накажи врагов, восстанови род господина, и ты станешь настоящим человеком… Городзабуро! У Коскэ нет ни братьев, ни сестер… Ты тоже один как перст… Враги врагами… а вам надлежит стать отныне братьями… Помогайте друг другу и старайтесь для спасения души моей… — она взяла их руки и привлекла к себе. Они склонились над нею. Голос ее становился все глуше. Протянув Коскэ окровавленный кинжал, она из последних сил проговорила: — Иди… Иди скорее…

Ей еще хотелось сказать: «Этим кинжалом ты нанесешь им последний удар!» Но язык больше не повиновался ей. Коскэ стер с лезвия кровь и подумал про себя: «Хорошо бы показать головы врагов матушке, но, видно, не успею, гляжу на нее в последний раз…» Он сказал:

— Оставляю матушку на ваше попечение, Городзабуро…

Затем он пошел было к выходу, но при мысли о том, что мать его умирает, остановился и повернул назад. О-Риэ, вся в крови, поползла ему навстречу.

— Что же ты мешкаешь? — еле слышно прошептала она. — Ступай.

— Иду, — отозвался Коскэ и, оставив сердце с умирающей матерью, бросился вон. Теперь он думал только о том, что враги бегут и их нужно догнать.

А Камэдзо, прокравшийся к дому и подслушавший весь разговор, со всех ног помчался к своим сообщникам. Он знал дорогу и далеко обогнал Коскэ.

— Вот что, господин Гэн, — сказал он. — Мать Коскэ перерезала себе глотку, Коскэ узнал, по какой дороге вы бежали. Он вот-вот будет здесь, готовьтесь. Меч наголо и прячьтесь под мост. Когда он перейдет мост, мы пугнем его мушкетами, а как только он попятится, рубите его сзади!

— Ладно, — ответил Гэндзиро. — Ну, смотрите, держитесь…

Гэндзиро укрылся под каменным мостом и стал ждать с мечом наготове, а остальные поднялись в рощу на склоне Дзюрогаминэ и засели там с мушкетами. Прошло некоторое время, и на мосту, тяжело дыша, появился ни о чем не подозревавший Коскэ.

— А ну, стой! — рявкнул Камэдзо.

Коскэ остановился. Перед ним стоял человек с мушкетом.

— Кто это здесь с фитилем? — сказал Коскэ, всматриваясь.

— Забыл меня? — крикнул забияка Камэдзо. — Помнишь Камэдзо с Усигомэ? Помнишь, как ты избил меня? Что, гонишься за господином Гэном? Ничего не выйдет, сейчас я прихлопну тебя…

— И я здесь, Коскэ! — заорал Айскэ. — По твоей милости меня выгнали на улицу, я стал вором! А теперь тебе конец, пристрелю, как собаку…

— Тебе не уйти, Коскэ! — взвизгнула О-Куни и тоже прицелилась. — Здесь ты и сдохнешь!

Коскэ попятился, обнажая меч.

— Гэндзиро! — воскликнул он громовым голосом. — Ты трус! Выслал против меня челядь и бабу, а сам спрятался в роще? Разве ты самурай! Ты подлый трус!

Гулкое ночное эхо отозвалось на его крик. Коскэ обернулся. Сзади подходил Гэндзиро. Впереди мушкеты, позади меч. Нельзя ступить ни шагу назад, ни шагу вперед. Коскэ весь напрягся, тело его покрылось потом. И вдруг в его душе зазвучали слова настоятеля Рёсэки: «Наступающий выигрывает, отступающий проигрывает… Если ты испугаешься и отступишь, то твой черный день станет твоим последним днем. Прорвись через огонь…» Время настало. Если сейчас оробеть и отступить, все пропало. «Что для меня одна-две мушкетных пули? — подумал Коскэ. — Надо броситься вперед и рубить негодяев!» Камэдзо, полагая, что Коскэ испугался мушкетов и вот-вот побежит, сунул дуло ему под нос. «Подлец!» — воскликнул Коскэ, взмахнул мечом и прыгнул вперед. Камэдзо с воплем шарахнулся в сторону, но было уже поздно. Перерубленная рука вместе с перерубленным мушкетом упала на землю. Издавна были славные мастера удара, которые разрубали медные кувшины и железные шлемы, но Коскэ такого мастерства не достиг. Мушкет же Камэдзо он разрубил потому, что это не был настоящий мушкет. Вокруг Уцуномии располагалось множество бататовых полей, и Камэдзо просто-напросто последовал примеру местных грабителей, которые обирают прохожих, пугая их стеблями батата с прицепленными тлеющими фитилями. Ну, а стебель батата перерубить может каждый, даже я, Энтё.

Как только Камэдзо упал, Айскэ повернулся и бросился бежать. Коскэ ударил его мечом в спину. О-Куни завопила: «Убивают!», выронила свой мушкет и помчалась обратно в рощу. Но оби ее зацепилось за ветви, и, пока она пыталась освободиться, Коскэ настиг ее и нанес удар. Она взвизгнула и упала. Гэндзиро, бежавший за ними следом, крикнул: «Ты убил ее, негодяй!» Он размахивал мечом, но деревья мешали ему, а Коскэ, услыхав позади себя шаги, быстро повернулся и сунул ему меч между ребер. О-Куни и Гэндзиро были еще живы. Коскэ схватил их за волосы, подтащил к большому каштану и привязал обоих к стволу.

— Неблагодарный негодяй, — произнес Коскэ, обращаясь к Гэндзиро. — Двадцать первого июля прошлого года ты в отсутствие моего господина забрался к О-Куни. Когда я заспорил с тобой, ты показал мне письмо господина и избил меня обломком лука. Но главное в том, что ты, мерзавец, убил моего господина и покушался присвоить его имя и имущество вместе со своей подлой любовницей. Ты помнишь это, подлец?

С этими словами он снова схватил обоих за волосы и потер их лица о кору каштана. Они плакали, просили пощады, умоляли о прощении, но Коскэ не слышал их.

— А ты, О-Куни? — продолжал он. — Мать моя в память о твоем покойном отце помогла тебе бежать и даже показала дорогу. А знаешь ли ты, что из-за тебя она себя убила? Это ты убила ее, мою дорогую мать! И я жестоко расплачусь с тобой за все, ты подлая убийца моего господина, подлая убийца моей матери! — он обнажил меч работы Тэное Сукэсады. — И подумать только, что такая тварь, как ты, обманывала господина! — произнес он и крест-накрест полоснул ее мечом по лицу. — А ты, Гэндзиро? Вот этой пастью ты обливал меня грязной руганью! — и он полоснул Гэндзиро мечом поперек рта.

Затем он прикончил их кинжалом матери, отрезал головы и поднял за волосы, но эти головы показались ему страшно тяжелыми, и он, обмякший и сразу ослабевший от радости свершенной мести, опустился на землю.

— Благодарю бога, чтимого мною, и имя ему Хатиман-Цукудо-Мёдзин, — пробормотал он, — за то, что привел меня исполнить свой долг и отомстить врагам…

Помолившись, он встал и собрался уходить, но вдруг услыхал крики: «Убийство! Убийство!» Это Камэдзо и Айскэ, обезумевшие от ужаса, бежали сослепу прямо на него. «Последние враги», — подумал Коскэ и зарубил их. Шатаясь и спотыкаясь, с двумя головами в руках, он вступил на улицы Уцуномии. Прохожие в страхе уступали ему дорогу. Да и как не испугаться, когда на тебя идет человек и несет отрубленные головы? Слуги побежали рассказывать своим господам. Добравшись до дома Городзабуро, Коскэ рассказал ему о том, как свершилась месть. «Видят ли еще глаза матушки?» — спросил он. Городзабуро, застыв при виде головы сестры, едва нашел в себе силы ответить, что матушка скончалась. Дело было серьезное, доложили князю, правителю провинции. Поскольку речь шла о мести, князь отправил Коскэ с сопровождающим в Эдо. Вернувшись домой, Коскэ сообщил все подробно своему тестю Аикаве, а тот немедленно доложил начальнику хатамото господину Кобояси.